Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– Что такое «хавало»?
– Ну вот, молодец, почин делу. Чтобы русский человек не знал, что такое хавало?
– Да ты сам не русский!
– закричал Шарапов.
– Чтоб русский человек так по-лягушачьи квакал? Ты сам шпион! Говори, кто тебя в Эльсинор заслал? Говори, сука!!
Жеглов оторопел.
– Ты ж знаешь, баба у меня, считай, француженка. Вот и научился.
– А! Баба у него француженка! За это у нас десятка!
– Слушай, кончай дурика корчить, смотреть противно.
– Сам кончай, ментовская рожа. Выключи лампу, глаза сожжешь!
– Хорошо, мистер Гастингс, выключу, - выключил, сел напротив.
– Ты сейчас минут пять посидишь, придешь в себя, а потом все расскажешь. Все, что знаешь об этом сатанории.
– Я мало что знаю...
– Как это так? Столько лет здесь паришься и не знаешь?!
– Да лечит меня профессор, потому и не знаю...
Де Маар рассказал Жеглову о своей беде.
– Так... Значит, ты людоед...
– выслушав, посмотрел тот с уважением.
– Лягушки, значит, надоели, и ты за человечину. Ну ничего, мы это быстро поправим. Но сначала - память.
Жеглов встал, остатком пластыря замотал задергавшемуся де Маару рот. Закончив, с привычной, судя по сноровке, работой, окинул озабоченным взглядом комнату:
– Где-то тут иголки швейные были...
Де Маар, бледный, замычал, задергался так, что кресло опрокинулось на бок.
– Ой-ёй-ёй, как мы боимся, - Жеглов, глянув на мученика мельком, пошел к секретеру, выдвинул ящичек, достал маникюрные ножницы, сверкавшие никелем.
– А что ты потом будешь делать? С иголками под ногтями? Счас мы их найдем, и твоим буржуйским холеным ноготочкам больненько, очень больненько сделаем. Я иголочки сейчас поищу, может, еще что найдется, а ты вспоминай пока, ой, вспоминай.
Тон мычания де Маара изменился с протестующего на соглашательский.
– Вспомнил?
– обернулся Жеглов.
Де Маар закивал.
– Честно?
Ответом было положительное мычание.
– Просто замечательно. А во сне что теперь будешь видеть?
Де Маар стал вздергивать подбородок в сторону Жеглова.
– Меня? Вот и хорошо, вот и ладненько, - опустившись на колени, срезал ножничками пластырь с головы Маара.
– Эка быстро у меня получилось. Если дальше так с клинической терапией пойдет, глядишь, профессором психиатрии стану.
– Руки развяжи, профессор, - отерев лицо от пластырной клейковины, выдавил Маар.
– Не, потом - лечебный эффект может пропасть, - рывком вернул Жеглов кресло в штатное положение.
– Ты сначала доложи мне все, что знаешь, потом – свобода, как осознанная необходимость.
Постояв у окна, Жеглов вернулся к столу, уселся, посмотрел на Маара. Тот неподвижно сидел, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Голубые его глаза казались стеклянно-кукольными.
– Что с тобой, Володя?!
– подался к нему встревожившийся Жеглов.
Маар сказал тихо:
– Я все вдруг вспомнил... Почти все.
Шарапов не стал говорить – в дверь постучались.
– Да!
– сказал Глеб, и вошла заговорщицкого вида Аннет Маркофф, явно с последней сплетней. Увидев, что хозяин номера не один, она заинтересованно спросила, что это такое они репетируют?
– Советскую драму «Место встречи изменить нельзя», - ответил гэбэшным голосом Жеглов.
– Не хотите сыграть в ней роль Зои Космодемьянской, повешенной гитлеровцами на морозе?
– Я на минутку зашла, мусор унести, - бросилась горничная к корзине.
5. Последнее дело
Когда дверь за Аннет захлопнулась, Жеглов посмотрел на Шарапова.
По щекам того текли слезы.
– Ты чего расквасился?
– подался к нему.
– Что-то тягостное вспомнил?
– Нет, не вспомнил, - сказал Шарапов, - а как бы узнал. Нет, не узнал, а посмотрел.
– Что посмотрел?
– Две серии из своей жизни.
– Понятно. А как они называются?
– Первая называется... Первая называется «Последнее дело Мегре»...
– А вторая?
– «Последнее дело Пуаро».
– А сейчас какая серия?
– «Последнее дело Жеглова», я думаю, - посмотрел на него Маар как на покойника.
– Не врешь?..
– сглотнул слюну бывший начальник отдела по борьбе с бандитизмом.
– Зуб даю, - сказал бывший дипломат.
– Значит, под танк иду, сам того не зная?
– Да... Идешь
– Понятно... Гранату-то подашь, если что?
– Подам.
– А есть?
– Куплю сегодня у Мейера.
– Ну, тогда изложи мне краткое содержание упомянутых серий, - взяв себя в руки, устроился Жеглов в кресле
Маар изложил. На серию «Мегре» и него ушло 11 минут. На серию «Пуаро» - 9.
– Интересные шляпки носила буржуазия, - выслушав, помрачнел Жеглов.
– Значит, я псих?
– Значит, - скривил Маар губы.
– Да, дела... Два видных опера в деревянных костюмах, а фактов на копейку. Так говоришь, после последней вашей встречи следователь по особо важным делам Пуаро поздним вечером тайно проследовал к мадмуазель Генриетте, всю ночь дома отсутствовал, а следующим вечером был обнаружен в своем номере, в своей постели, в своей пижаме, но чуточку не в себе, то есть мертвым?
– Да, мертвым. Без всяких признаков насильственной смерти. Профессор Перен после вскрытия сообщил мне, что смерть произошла в результате инфаркта миокарда, четвертого по счету за последние три года. И добавил, что покойный мог бы прожить еще лет десять, если бы берег себя, тем более, в санатории ему назначались самые прогрессивные медицинские средства и процедуры.
Жеглов молчал, вспоминая, как недавно профессор советовал ему беречь сердце: «Равнодушнее живите, равнодушнее, и проживете еще не один десяток лет».