Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
Они поцеловались над столом. Икринка с губы Генриетты перекочевала Пуаро в рот. Он ее проглотил.
– Что вы так на меня смотрите?
– спросила она, доев канапе с икрой.
– У вас прекрасный аппетит...
– Да я это из-за вас так ем! Вы же любите полных женщин!
– Я не люблю полных женщин. Я люблю одну женщину. Вас...
– Но вам же будет приятно, если она будет весить фунтов так на двадцать больше?
– Возможно, мне было бы приятнее любить эту женщину. Но не намного.
– Да кушайте и вы, дорогой, кушайте, - чмокнув любовника в лоб, взялась Астарта за телячье суфле.
– Силы ваши нам еще понадобятся.
Пуаро взял канапе с черной икрой. Съел, о чем-то думая. Спросил, стесняясь:
– А что Падлу изобразил на вашей спине? Недосуг было посмотреть.
– А вы поглядите, - засмеявшись, показала Генриетта спину. На ней наискось краснела надпись «Курвина де Блядо», очерченная, как штамп, прямоугольником. Вернувшись в прежнее положение, женщина увидела, что сыщик сидит нахмуренный.
– Что с вами, милый?
– улыбка слетела с ее лица потревоженной голубкой.
– Завтра же вызову Падлу на дуэль. Вы дадите мне пистолет?
– О, вы – рыцарь! Мой рыцарь! Однако никаких дуэлей – я не хочу рисковать вашим будущим. На чем вы остановились?
– Видимо, профессор был уверен, что Падлу продолжит свою деятельность. Потому, перевязавшись, он позвонил Бертрану, прятавшемуся в поселке, и поручил ему понаблюдать за священником. В отличие от нас с Гастингсом Бертран не просчитался. Он весь день наблюдал из лесу за хижиной Катэра. Когда под покровом ночи в нее проследовала Николь Пелльтан, он не покинул своего поста, хотя, видимо, и уверовал, что, кроме любовной сцены, в хижине вряд ли что произойдет. И ошибся – через некоторое время к окну хижины подошла Люсьен. Некоторое время она стояла, ошарашено наблюдая за происходящим в доме, затем, взбеленено пнув стену ногой, убежала...
– Откуда вы это знаете?
– На следующий день я обошел хижину Катэра. И видел следы маленькой ножки Люсьен. А в лесу неподалеку – лежбище Каналя.
– Почему вы решили, что Каналя?
– Он потерял там наперсток. А кто, кроме него, мог носить с собой наперсток?
– Понятно. А что, по вашему мнению, происходило в хижине?
– Ролевая игра. Катэр изображал Джека Потрошителя, Николь - его жертву. Предваряя вопрос, скажу, что, осматривая хижину, я видел на простынях, помимо, конечно, крови Катэра, характерные пятнышки от кровоточивших ранок. А полу и на кровати - дюжину швейных иголок, они еще принудили меня подозревать Каналя с его портновской манией.
– За Николь это водится...
– Садомазохистские штучки?
– Да. Из-за этого Катэр и сбежал от нее, едва женившись.
Скептически поразмыслив над этими словами, Пуаро продолжил:
– Думаю, помимо надписи «До гроба вместе. Франсуа и Николь», любовники изобразили кровью на своих лбах цифры 1 и 2. И потому, выплескивая злобу на свою любимую куклу, Люсьен нарисовала на ее лбу 0.
– Складно у вас получилось. Но кто убил Катэра?
– После того, как Люсьен убежала, Каналя потянуло посмотреть, что это она там увидела. Повременив, он подкрался к окну, увидел любовников засыпающих на окровавленных простынях, цифры на их лбах, упомянутую надпись. Когда он уже собрался уходить, в хижину вкрался Падлу. Увидев, что любовники над ним надсмеялись, прыснул им в лица из своего пульверизатора и вплотную занялся Николь. Тут, видимо, садовник очнулся, увидел Падлу, пытавшегося что-то там с нею сделать. Между мужчинами завязалась драка, в нее ввязался подоспевший Каналь, естественно на стороне однокашника по тюрьме и против человека стрелявшего в профессора. Когда с Катэром было покончено, Падлу удалился, а Каналь понес все еще дремавшую Николь на скамейку, по-крайней мере, она мне об этом заявляла.
– Ну а кто же выпотрошил вашу Афродиту?
– спросила, подумав минуту.
– Вы. Из ревности вы приказали это сделать кому-то из своих людей. Я благодарен вам за этот знак привязанности.
– Я рада.
Пуаро взялся за столик, с решительным желанием попытался удалить преграду, отделявшую его от женщины.
– Погодите же, юноша. Расскажите лучше, что делал в кармане вашего пиджака пульверизатор?
– Пульверизатор?
– постарался не смешаться Пуаро.
– Я хотел с его помощью усыпить вас и проникнуть сюда, но, к счастью, он не понадобился. Кстати, вы что-нибудь знаете о судьбе Пьера и Эжен-Жаклин Пелегри? Я был наверху...
– Знаю... Это довольно грустная история. Они познакомились здесь. Эжен была нашей медсестрой...
– И вашей жрицей...
– Откуда вы знаете?
– Я видел на ее надгробии двойной крест Астарты.
– Понятно.
– А кем был он?
– Он был Джеком Лондоном. Легкий такой бред Джека Лондона. Выписавшись, женился на Эжен, купил двадцатиметровую яхту, назвал ее «Снарк» и отправился повторять путешествие писателя на Гавайи, Таити, Соломоновы острова, Маркизские. Путешествие влюбленных удалось на славу – они, как и писатель со своей женой Чармиан, подхватили множество тропических болезней, в том числе, науке тогда неподвластных. Подхватили и, в конце концов, попали к профессору. Тот развел руками: несколько лет мучений и смерть, причем Эжен, скорее всего, умрет первой...
Голос Генриетты выдавал испытываемые ею чувства: зависть, острое сочувствие, осуждение.
– И что было потом?
– Потом они заперлись на втором этаже «Трех Дубов». Попировав, отдались друг другу и в момент оргазма, раздавили зубами ампулы с ядом. Их так и нашли, в объятиях друг друга.
– Грустная история...
– расстроился Пуаро.
– Я так не считаю. Они были счастливы, богаты, все увидели и умерли в объятиях друг друга. А чтобы вы не горевали, посмотрите, как в объятиях оживают...
Мадмуазель Астарта, вытерла губки алой салфеткой, удобнее устроилась на подушках и щелкнула пальцами. Тотчас верхний свет в зале померк, взамен включились голубые бра. Любовники остались на островке полутьмы, плававшем в лазоревом свету. Зазвучала траурная музыка. Пуаро стало не по себе – погребальные звуки нота за нотой обращали подземелье в склеп. Лоб Пуаро не покрылся холодным потом лишь благодаря тому, что теплая рука Астарты легла на его плечо. Он попытался успокоиться, и почти преуспел в этом, но тут в склеп вкатили нечто подобное широкому катафалку. На нем, движимом четырьмя одалисками, на голубом шелковом покрывале лежал обнаженный мускулистый человек, прикрытый прозрачным алым покрывалом.
– Это новый пациент, он из России, - сказала Генриетта.
– Его привезли последним вертолетом. А женщины – мои жрицы.
– Он жив?
– поинтересовался Пуаро упавшим голосом.
– Почти.
– Почти?
– У него каталептический ступор. С восьмидесятого года.
– Каталептический ступор!? С восьмидесятого года?
– Да. Профессор пытался его вытащить, но не получилось. И, вот, он здесь.
– И что они собираются с ним делать?
– Да смотрите же, Эркюль! Представьте, что вы в театре, идет представление, и надо молча смотреть.