Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– А стоит ли знать все?
– посмотрела лукаво.
– Нет, не стоит, если можно узнать вас...
– Пуаро взобрался на ложе, но не так ловко, как ему хотелось.
– Но, видимо, это невозможно.
– Почему же?
– Потому что вы такая же безбрежная и бездонная, как океан, родивший вас...
– фразу это он приготовил и зазубрил по дороге в «Три Дуба».
– О, Пуаро, вы так говорите, что сердце мое тает, как мягкое мороженое. Идите же ко мне, мой сладкий Геркулес, идите!
29. Очередное воплощение
Следующий час они занимались любовью. Пуаро за это время совершил столько подвигов, сколько не совершил за всю свою долгую жизнь. Вконец утомившись, возлюбленные очувствовались, отдались течению времени, до того совершенно в святилище отсутствовавшего.
– Ну и как вам мой храм?
– спросила Астарта любовника, удивленно оглядывавшего помещение, поглотившее и его самого, и его воображение.
Пуаро казалось, что он уже бывал в этом подземелье. Ну да, эти голубые бра... Он видел их, конечно видел. В полубессознательном состоянии.
– А каково его предназначение? Я слышал от Пелкастера, что Эльсинор – это дорожная гостиница на пути в будущее. А этот храм...
– Бордель при этой гостинице? Отнюдь нет. Мои жрицы отдаются путникам в этом храме Астарты, моем храме, как отдавались когда-то в Вавилоне[70] странникам.
– I see. Вы родились с четырьмя грудями и со временем отождествили себя с Астартой...
– Пуаро вспомнил рассказ Гастингса о романе Пигмалиона с Галатеей. В нем герой лег в постель с каменно-мертвой женщиной и тем оживил ее. При посредничестве, разумеется, Афродиты-Астарты. А жрицы Генриетты ложатся в постель к смертельно больным пациентам. И вытаскивают их с того света
– Какой вы противный!
– тронула веером его щеку.
– Вовсе не отождествила и не отождествляю! Я и есть Астарта! Да и посмотрите на меня! Разве я обычная женщина?!
– Охотно верю, вы - необычное создание, - чмокнул Пуаро очередное воплощение Астарты в обидевшиеся губки, без преувеличения выглядевшие божественными.
– Вот и верьте! Это же хорошо – верить.
– Well, - сказал Пуаро, подумав: «Настоящий Эйнштейн, настоящий Наполеон, настоящий Геркулес, может, и она настоящая?» - Я искренне верю, что вы - чудесное воплощение древней богини любви. И более моего ума в это верят мои глаза и руки, видящие и осязающие тело не зрелой женщины, но девушки. Кстати, если вы Астарта-Афродита, то кто же на самом деле ваша дочь мадам Пельтан? И ваша дочь Люсьен?
– Спросите у них.
– Но все же?
– Могу вам лишь сказать, что они не герои будущих подвигов Геркулеса, то есть ваших.
– Думаю, что подвигов больше не будет. Благодаря вам, я уже не тот Эркюль Пуаро, который всю свою жизнь посвятил джентльменам, обворовавшим и убивавшим друг друга. Я работал десятки лет, и что изменилось? Ровным счетом ничего. И теперь я хочу посвятить свою жизнь себе. Себе и вам, моя дорогая. И я бесконечно рад, что вы и меня прописали в этом таинственном храме!
– Так-то лучше, Пуаро. Кстати, вашего предшественника Мегре поставила на ноги Моника Сюпервьель. Комиссар ей так понравился, что она с радостью приняла предложение профессора в терапевтических целях стать телефонной мадам Мегре.
– И, вжившись в роль, девушка стала являться ему во сне?
– из влагалища женщины вытекало семя Пуаро, и ему было приятно чувствовать ее бедром.
– Да. Ей с ее прошлым нравилось называть его по имени[71]... Это ее смешило. Если бы не оно, это имя... Нет, все-таки мелочи в жизни играют большую роль. Вы мне скажите, какой детектив догадался бы, что она спит с ним, только потому, что ей нравится его имя, пусть присвоенное? Она – просто чудо, эта Моника.
– Была бы чудом, если бы не ее штучки, - вспомнил Пуаро, как девушка вешалась на заснеженной сосне.
Астарта рассмеялась:
– Пустое! Она просто не желала выписываться отсюда.
– Из-за Мегре?
– Да...
– посмотрела пытливо.
– Я вижу, вы многое узнали...
– Всего я, конечно же, не знаю, но догадался, что профессор каким-то образом реплицирует своих пациентов... И наша Моника была в связи не с Мегре, а с его иным воплощением. Думаю, между ними существовала связь, телепатическая или еще какая, потому комиссар и видел во сне то, что происходило ночами в жилище Моники.
– Это выдумка, - отрезала Генриетта.
– Я не видела никаких иных воплощений Мегре, и никто другой не видел, это уж точно.
– И моего не видели?
– Естественно. Я ж говорила – это выдумка. Ваша или еще кого, но выдумка.
– Пусть выдумка, my honey, - легко согласился Пуаро.
– Скажите, профессор знает о существовании вашего храма?
– Знал. Пациенты же, побывавшие здесь, были убеждены, что он – нелегальный.
– Понимаю. Вы убеждали их в этом, в целях повышения эффекта.
– Да. Этот храм – неотъемлемая часть санатория, само собой, неофициальная. И многие обязаны ему жизнью – ведь любовь много целительнее медикаментов.
– Это правда, - сказал он, не умея отвести глаз от пары рудиментарных сосков, располагавшихся на груди женщины чуть ниже основных, полновесно округлых и хорошо сохранившихся.
– А давно он существует?
– Храм?
– Да.
– Давайте переменим тему, Пуаро. Если мы этого не сделаем, мне придется сказать сколько мне лет.
– Пару тысячелетий?
– Больше, много больше, - рассмеялась. «Сумасшедшая», - подумал он, прежде чем сказать:
– Представляю, сколько у вас было любовников. Если бы вы знали, как я страдаю, представляя их череду - признался Пуаро, печально помолчав.
– Напрасно – теперь я люблю вас. И, скажу честно, вы кое-чем их превосходите. Предваряя ваш вопрос, скажу, что отнюдь не усами.
– И чем же я их превосхожу?
– Тем, что вы – Геркулес.
– Понимаю. Со мной вы более чувствуете себя Омфалой…