Вся правда о слове "Навсегда"
Шрифт:
– Ладно, хорошо, надо просто успокоиться, - Делия нервно перебирала подносы с выражением паники на лице. – Давайте еще раз. У кого что?
– Сыр и чизкейк, - подала голос Кристи. – Они здесь, - в комнату вошел Берт. – О, ветчина не у тебя в списке?
– Нет, - он вытащил из кармана листок. – Бумажные салфетки и пластиковые тарелки, - он поднял свой список в доказательство. – А что? Мы забыли что-то?
– Мы не забыли,– твердо заявила Делия. – Не могли забыть.
– У Моники лед, - Кристи заглянула в список подруги через ее плечо. – У Мейси – посуда, а у Уэса – бокалы и бутылки с шампанским. И это значит, что ветчина была у… - она замолчала. – Ох, Делия.
– Что? – переспросила Делия, слушая ее вполуха. – Нет, подожди,
Мы все ждали. В конце концов, это ведь ее система.
– Главное блюдо, - сказала она, наконец, достав собственный листок. – Специальный заказ.
– Ого, - округлил глаза Берт.
– О господи! – Делия шлепнула себя по затылку. – Я ведь ставила эти подносы на стол! Помню, как я беспокоилась, чтобы не забыть забрать их. И я забрала их! Положила в свой багажник…
Мы все ждали. Делия провела рукой по волосам. Она приехала сюда с Уэсом.
– О боже мой, - снова пробормотала она, на этот раз так тихо, что я едва услышала. – Я оставила их в своей машине дома!
– Катастрофа, - по слогам пробормотал Берт. Он был прав: до дома Делии от отеля ехать добрых полчаса, а подавать угощение нужно через десять минут. Делия прислонилась к холодильнику.
– Это ужасно, - сказала она, прикрыв глаза. Никто из нас не ответил. На кухне повисло молчание, какое, как я уже знала, заполняло все пространство всякий раз в кризисных ситуациях. На этот же раз мы вообще были одурачены собственными придуманными правилами. Затем, как и обычно, Делия открыла глаза:
– Ну что же, - спокойно сказала она, - вот, как мы поступим…
К этому моменту я уже трижды работала с рестораном «Wish», включая самый первый день, когда помогала Делии на коктейльной вечеринке. После нее были еще детский утренник и юбилей по случаю пятидесятилетия. В каждый из этих дней была какая-нибудь неловкая ситуация: то пожилой мужчина ущипнул чуть ниже спины, когда я проходила мимо с подносом булочек, то Кристи опрокинула на меня поднос, заляпав лососем и маслом мою юбку, то Берт выскочил из-за угла, напугав меня так, что я чуть ли не выронила тарелку с салатом; и всякий раз я спрашивала себя: чем же я думала, подписываясь на это? Но в то же самое время я чувствовала и странную умиротворенность, когда нужно было справляться с навалившимся на меня хаосом. Кроме того, помимо беспорядка тут было еще и веселье – и я очень ценила это. Кристи постоянно возвещала: «Вхожу!», когда открывала дверь, а затем торжественно вносила то, что было у нее в руках – поднос, салфетки или собственную косметичку. Берт поджидал у дверей Уэса, надеясь поймать его (что никогда ему не удавалось, потому что брат открывал дверь и констатировал: «Берт, я тебя вижу»). Я также узнала, что, когда Делия нервничает, она начинает мурлыкать что-то себе под нос, обычно это была мелодия из «Американского пирога», а вот Моника никогда не переживала, да и выражение на ее лице менялось довольно редко. А еще я узнала, что всегда могу рассчитывать на одобрительно приподнятую бровь Уэса и тихий саркастичный комментарий, ну или просто на дружелюбный взгляд, когда я чувствовала, что все валится из рук. Вообще, что бы ни происходило, в «Wish» всегда был кто-то готовый встать на твою сторону, и это ощущение плеча было полной противоположностью тому, что я видела и чувствовала в библиотеке или где бы то ни было. Наверное, именно поэтому мне так нравилось работать здесь, и неважно, какая катастрофа случалась в следующий раз. Здесь я понимала, что живу, что я – счастлива.
Но, когда праздник заканчивался, мы все стояли возле машины, смеясь и рассказывая истории об индюках и милых гостях, а организаторы рассчитывались с Делией, я чувствовала, как шаг за шагом возвращается та моя жизнь, из которой я вырывалась на последние несколько часов. Я вспоминала, что на следующее утро должна быть в библиотеке – и все снова становилось на свои места.
– Мейси, - окликала Кристи, когда мы помогали Делии убирать посуду
Она каждый раз повторяла свое приглашение, хотя я всякий раз отказывалась от него. Я ценила это. Приятно знать, что у тебя есть выбор, даже если на самом деле ты не можешь выбирать.
– Нет, не могу, - говорила тогда я. – Я занята.
– Ну ладно, - пожимала она плечами. – Тогда в следующий раз, хорошо?
Вот так все и происходило, наш маленький рутинный ритуал. Однажды Кристи с любопытством поинтересовалась, чем же я так занята каждый вечер.
– Да так, знаешь, кое-что для учебы, - ответила я.
– Даже не начинай, - пробормотала Моника, покачав головой.
– Готовлюсь к экзаменам, - пояснила я. – А по утрам работаю в еще одном месте.
Кристи округлила глаза.
– Это же лето! – воскликнула она. – В смысле, я знаю, что ты – вся такая умница-разумница, но разве тебе не нужен перерыв? Жизнь, знаешь ли, длинная!
Может, и так, подумала я. А может быть, и нет. Но вслух я сказала:
– Мне просто, правда, многое нужно успеть сделать.
– Ладно, - улыбнулась она, - наслаждайся. Учись за меня, раз уж есть такая возможность. Видит бог, мне это нужно, - она в притворном сожалении возвела глаза к небу.
Таким образом, выходило, что дома я была Мейси, у которой «все в порядке», которая гладила одежду и решала тест за тестом, но по вечерам я становилась той Мейси, что возвращалась из ресторана счастливая, растрепанная и непременно с каким-нибудь пятном на блузке. Я как будто стала Золушкой наоборот: днем я была аккуратной принцессой, а по вечерам отпускала всякую утонченность и позволяла себе веселиться с новыми друзьями, но лишь до полуночи – тогда я снова превращалась в принцессу с обязательным набором правил.
Катастрофа с ветчиной, как и все прочие, была успешно преодолена: Уэс побежал в элитный продуктовый магазин, где Делию уже знали и делали ей скидку, а мы с Кристи подавали остальные закуски, отвечая на все вопросы о специальном блюде улыбками и хлопаньем ресниц. Когда вынесли ветчину (сорок пять минут спустя), гости были вполне довольны и разошлись по домам вполне счастливые.
В десять тридцать я, наконец, припарковалась у нашего дома в свете огней из соседских окон, увидела нашу калитку, подъездную дорожку, наш почтовый ящик и… кое-что необычное. Папин пикап.
Я выпрямилась на сиденье, разглядывая машину. Это был именно папин автомобиль, никаких сомнений. Я узнала бы его где угодно. Вот слегка поржавевший бампер, а вот наклейка на заднем стекле, гласящая «Ешь… Спи… Рыбачь», вот и хромированная вмятина на одной дверце, появившаяся после того, как папа нечаянно задел ее коробкой с инструментами.
Выйдя из машины, я подошла к пикапу, провела пальцем по боковому зеркалу заднего вида. Я не удивилась бы, если бы пикап просто растворился в воздухе от моего прикосновения, но он остался на своем месте, а в ушах я услышала стук сердца. Я открыла дверь со стороны водителя и села за руль, вдохнув знакомую смесь запаха сигаретного дыма, старых кожаных сидений и соленого морского воздуха, которая, казалось, никогда не покидала этот салон. Я любила этот пикап. Он был тем местом, где мы с папой проводили много времени вдвоем, больше, чем где-либо еще. Я сидела на пассажирском сиденье, закинув ногу на приборную панель, а он вел машину, положив локоть на открытое окно и время от времени переключая радио. Мы выезжали на пикапе из дома каждое субботнее утро, покупали печенье и катались по округе, возвращаясь домой затемно – я уже сворачивалась клубочком на своем сиденье и с трудом держала глаза открытыми. Кондиционер никогда не работал на моей памяти, и жара начинала давить на вас уже через первые тридцать минут, но все это было неважно. Как и в домике на пляже, в этом старом пикапе была своя особенная магия, в нем чувствовался папин дух. А теперь он вернулся к нам. Вернулся ко мне.