Вся жизнь - поход
Шрифт:
– Я работал как вол, а наш глубокочтимый писатель возился с бумажками, зарабатывая себе всесоюзную славу!
– Михаил Владимирович влюбленно смотрел на Голицына и раскатисто хохотал, как это может делать очень уверенный в себе человек.
С первых же минут я позавидовал его шумной раскованности, веселости, какой-то внутренней силе: я никогда не умел так держаться даже с очень небольшим начальством, а тут передо мной сидел человек, не умеющий быть ведомым - прирожденный лидер так и выпирал из него. Высокий и атлетичный, с глазами чуть навыкате, он сразу притягивал к себе, но, как я потом увидел встать вровень с ним удавалось немногим. По крайней мере, из тех, кого я знал.
Мне дали пятый класс, а Михаил Владимирович руководил седьмым. Мы были ровесниками, скоро подружились и перешли на "ты". Я любовался его работой и не скрывал этого. Блестящий педагог с великолепным даром убеждения, Михаил Владимирович был кумиром воспитанников. Со стороны его работа казалась естественной и легкой, и хотя в долгих вечерних беседах Михаил Владимирович азартно обосновывал свое педагогическое кредо, я понимал, что талант его от Бога и потому неповторим. Эти вечерние бдения были полезны обоим. Мы определяли побудители активности личности, искали перспективные линии развития коллектива в конкретных условиях, оттачивали теоретические формулировки. Видимо, в каких-то вопросах я был в то время подкован получше, но его цепкий ум сразу же ухватывал проблему, дробил на части и раскрывал с самой неожиданной для меня стороны.
Кабатченко не признавал дилетантизма в работе, считая, что каждое действие воспитателя, если оно логически обоснованно, должно приводить к запланированному результату. Мне это не казалось абсолютным, и я ссылался на американских социологов, обобщивших наиболее типичные внешние признаки (атрибуты) руководителя, позволяющие ему, при прочих данных, расчитывать на успех. Сюда входили возрастные и антропологические показатели, манера поведения и речи, стиль одежды. Большинство параметров были буквально списаны с Михаила Владимировича и, к сожалению, никак не подходили ко мне. Михаил Владимирович соглашался, что внешние данные педагога могут играть значительную роль, и что молоденькая учительница, используя влюбленность класса, порой достигает известных результатов, практически не утруждая себя. Но строить на этом всю работу нельзя, поскольку такая ситуация непредсказуема и непрочна. Отсутствие внешних данных должно компенсироваться знаниями и умениями педагога и, конечно же, организаторскими способностями. Все это А. С. Макаренко определял как мастерство.
– Если человек с педагогическим дипломом, - жестко заканчивал тираду Михаил Владимирович, - не овладеет через пять-шесть лет основами мастерства, он должен оставить работу с детьми.
Как-то Михаил Владимирович заметил:
– Я думаю, что воспитателя можно определить по очень простому признаку: кто к кому бежит - он к детям или дети к нему.
Излишне говорить, что Кабатченко был ортодоксальным приверженцем идей А. С. Макаренко, и за год до закрытия нашего интерната, получив директорство в только что отстроенной школе-интернате No 40, одним из первых в бывшем СССР ввел там разновозрастную систему, где класс рассматривался как учебная мастерская, а вся жизнь воспитанников проходила в отрядах с возрастными рамками от 9 до 18 лет.
Вот в этот, всего год проработавший интернат, и пригласил меня Михаил Владимирович: воспитателем ли, преподавателем физкультуры или то и другое вместе - на выбор.
Предстояло совершенно новое дело. По моей просьбе я был назначен воспитателем отряда, прочно занимавшего в интернатском соревновании последнее место. Итоги соревнования подводились еженедельно, и победивший за полугодие отряд награждался поездкой в Ленинград.
Система соревнования переводила в очки всю деятельность воспитанников: учебную, трудовую, культурную, спортивную и т. д. Причем не имело значения из каких достижений склады-вается сумма очков - важно, чтобы она была наибольшей. При таком раскладе и слабый ученик за свои трудовые подвиги мог притащить отряду столько очков, сколько не снилось и отличнику.
Я сразу увидел разницу между своим неумным эксперимеитом в шестом классе и нынешним соревнованием, которое проводилось между отрядами, а не внутри их. Соревнование исключало деление воспитанников на способных и неспособных: каждый член отряда мог бросить на алтарь победы личный вклад в меру своих возможностей, а пассивность отдельных ребят должна покрываться творческим напряжением всего первичного коллектива. Если такой коллектив будет создан. Этим я и предполагал заняться в своем отряде.
Встретили меня новые воспитанники сдержанно - я бы сказал с холодком. За год у них сменились два воспитателя; что ж, теперь будет третий - без разницы. Чужие хмурые лица старших ребят, равнодушные - малышей. Чтобы по первости было на кого опереться, я взял к себе трех девочек из закрывшегося интерната, и среди них, к великому моему счастью, теперь уже восьмиклассницу Лену Гусеву.
Одним из первых вопросов, который я задал своим новым воспитанникам, был такой:
– В Ленинград поедет один из отрядов. Объясните, почему это должен быть не наш. Объясните как можете, я пойму.
Ребята начали говорить о плохой учебе, о грязи в спальнях и в отрядной комнате, о нарушении режимных моментов, но видя, что слушаю их невнимательно, стушевались и замолчали.
– Все это чепуха, - сказал я.
– Все это чепуха, потому что исправимо. В Ленинград поедем мы. А так как мы едем в Ленинград, неподготовленным людям там делать нечего. Мы начинаем изучать историю живописи и архитектуры. Это во-первых. Старшие должны уметь фотографировать. Это во-вторых. И в-третьих - пока в-третьих - вы должны научиться правильно говорить, потому что слушать вас тошно. Мы организуем занятия по риторике, будем становиться цицеронами. И еще. Уборкой я заниматься не буду, мне неинтересно. За чистоту отвечаете вы. Работу организуем в парах с младшими. На малышей не орать и не щелкать их - вот за этим я прослежу лично.
Через пару дней воспитанники 8-10 классов собрались на первое занятие по истории живописи, а еще через день мы заперлись с ними в фотолаборатории.
– А кто будет следить в это время за младшими?
– спросил я.
И тогда у нас получилась такая картина: с малышами - их было четверо на прогулку отправлялись воспитанники 5-6 классов.
Они же вели кружок "Умелые руки" - что-то там вырезали, вышивали и клеили. Авиамодельным кружком для 5-6 классов руководил семиклассник. Швейным делом с девчонками 6-8 классов занималась девятиклассница. На мою долю осталось всего ничего: занятия философией, историей искусств, риторикой, фото, гимнастикой и, конечно же, туризмом.
Скоро мы начали занимать первые места по различным видам соревнования, а в ноябре окончательно и с большим отрывом от остальных отрядов вышли в лидеры.
Группировавшиеся вокруг меня старшие ребята, для которых Ленинград стал желанной и, главное, реальной целью, отвечали за все дела в отряде, и это ни у кого не вызывало ни сомнений, ни
споров - на то они и старшие. Но и остальные, начиная с четвертого класса, постоянно меняли свои роли, становясь, в зависимости от ситуаций, ведомыми или ведущими. Мы ввели должность дежурного командира, и я договорился со старшими о безусловном подчинении ему.