Вся жизнь - поход
Шрифт:
палец к губам и таращил глаза - не мешайте, у нас тут важное дело! Дежурная улыбалась: обижаться на директора, вдруг становившегося большим ребенком, было невозможно.
– А как же с макаренковскими принципами точности и определенности в режиме?
– ехидно спрашивал я, когда мы оставались одни.
Непробиваемый Михаил Владимирович разваливался в кресле и довольно хохотал:
– Знаешь, кто ты есть? Ты самый настоящий начетчик! Посмотри у Макаренко в пятом томе - там после этих принципов оговорены исключения!
– Оговорены!
– не сдаюсь я.
– А мы их тоже оговорим, - смется Кабатченко.
– Завтра же скажу, что воспитатели могут заниматься после отбоя со старшими. Думаешь, таких много найдется?
– Михаил Владимирович становится серьезным.
– Режим - не самоцель, и нарушать его так приятно. Если для пользы дела, конечно.
"Польза дела" у Кабатченко могла быть своеобразной.
Он мог заглянуть в класс до прихода учительницы:
– У вас какой урок?
– Геометрия, - отвечают семиклассники.
– Ребята, у меня свободный час. Погода хорошая, айда в футбол погоняем. Только бегом и на цыпочках, чтобы не застукали. А девчонки - болеть!
Минут через десять на площадку прибегает взволнованная учительница и видит директора в закатанных брюках и майке, выделывающего финты в куче ребят.
– Михаил Владимирович! Я вас обыскалась, у меня урок сейчас!
– А-а, - огорчается Кабатченко, - что вы мне под ногу кричите! Из-за вас такой мяч потерял!
– Урок у меня!
– Ну и отдыхайте, раз нет урока!
– кричит Кабатченко. Он отбивает мяч головой, перебегает на дальний край поля, принимает пас, обводит одного защитника, отталкивает другого и бьет мимо ворот.
– Не мешайте работать! кричит он издали.
Смеются ребята, смеется учительница - что взять с такого директора!
– Все!
– смотрит на часы Михаил Владимирович. Конец! Быстро сполоснуться - и в класс! А ты, - он щелкает мальчишку по носу, - если будешь лягаться, я тебе в следующий раз две ноги отобью!
Оба хохочут, и мальчишка бросается догонять ребят.
После обеда вместо прогулки футболисты и болельщики собираются в классе. Михаил Владимирович - в белой рубашке и при галстуке.
– Какая у вас тема сегодня ? Так. Что ж, начнем.
Михаил Владимирович - историк по специальности - ведет урок геометрии свободно, будто ничем иным никогда и не занимался.
После урока он остается в классе и ждет, пока ребята выполнят домашнее задание, которое он получил от учительницы еще на перемене. Ну, и кто после этого бросит в нашего директора камень?
Мы часто засиживались с Михаилом Владимировичем после отбоя.
– Тут ведь какая штука, - устало откинувшись в кресле и вытянув большие ноги, рассуждал он.
– У ребят не очень радостные судьбы, а мы их постоянно заталкиваем в монотонный режим. Понимаешь - изо дня в день, изо дня в день одно и тоже! Подъем по горну, уборка, потом уроки от звонка до звонка. Даже в столовую надо приходить в точное время. И вот так - одиннадцать лет! Ты бы смог выдержать?
– А как иначе?
– Никак, - вздыхает Кабатченко.
– Иначе никак не получается.
Он грохает кулаком по подлокотнику кресла и хватается за ушибленную руку:
А, черт! Так надо же дать ребятам выбраться из этого одуряющего однообразия! Парню хочется дочитать книгу, а его усаживают готовить уроки. Да знаю, знаю!
– останавливает меня Кабатченко.
– Режим приучает к точности, к ответственности, к этому... Ну, подскажи - забыл.
– Это все из области ля-ля, - говорю я.
– У тебя есть какие-то предложения?
– Нет. Нету у меня никаких предложений. Но уверен: в каких-то моментах режим может нарушаться. Да не кивай ты на свой лагерь!
– взрывается он. "Режим дня не меняется ни при каких условиях"! Подумаешь! Там совсем другое дело. Вы за счет режима увеличиваете свободное время ребят. Свободное! Когда каждый занимается чем хочет. А здесь...
– Кабатченко замолкает и осторожно стучит кулаком по креслу.
– Вот я прихожу на ваши занятия по философии. А почему? Потому что в спорах ребята орут на меня. На меня, на директора! Я же нарочно их завожу.
А когда я сдаюсь и поднимаю руки - в радость им это или нет?
В радость. И черт с ним, с режимом! А на футболе? Были бы у них отцы, они бы с ними играли. А здесь из воспитательниц дамский батальон сколотить можно. Кто с пацанами будет гонять?
– В футбол можно и во время прогулки, - говорю я.
– Можно. Но не так интересно, - Михаил Владимирович устало потягивается.
– Интернат не должен становиться казармой, вот о чем надо подумать.
– Ловлю на слове. У меня есть кое-какие наметки. Но это уже со второго полугодия.
– Ну-ну, - Михаил Владимирович поднимается.
– Уже час. Здесь ночевать будешь?
– Здесь.
– Давай.
Михаил Владимирович уходит в свою квартиру при интернате, а я - к себе в закуток возле отрядной комнаты.
До конца полугодия оставался месяц. К этому времени я несколько ослабил вожжи, позволяя старшим воспитанникам самостоятельно распоряжаться своим временем и готовить уроки, когда сочтут нужным.
Персональный контроль за учебой начал сменяться контролем общественной оценки: получать двойки стало зазорно. И еще я поставил перед старшими новую цель - готовиться к поступлению в институты, о чем никто из них не думал, расчитывая отсидеться в интернате до дня выпуска.
Поначалу это вызвало даже не недоверие, а возмущение.
– Кто нас примет?!
– истерично кричал командир отряда Саша Салазкин. Рассказываете тоже! Что не знаете, везде и все по блату, а мы...
– Ты еще рубашку на себе порви, - подсказал я.
– Хватит! И нечего козырять - мы безотцовщина, мы такие, мы сякие! Ах, запугал. Я тоже рос без родителей - ну, чем вы можете меня удивить? А теперь слушайте. Вам повезло, что учитесь в нашем интернате. То что обуты, одеты, накормлены - это само собой.