Вторая Гаммы
Шрифт:
— Как она сказала? «Я буду служанкой у твоей жены»?
— Уж не думаешь ли ты, что это проявление крайнего смирения и самопожертвования? — усмехнулся Маран. — Нет, дорогой мой, Каси не из таких. Здешние служанки играют не совсем ту роль, какую ты себе представляешь. Не забудь, что местная семья функционирует в ином режиме. Служанки нередко берут на себя то, что наши с тобой жены никому не доверят.
— Ты имеешь в виду постель? — спросил Дан, и когда Маран кивнул, присвистнул. — Ну дает! Вот и ублажай их по полной программе! — Он заметил, что Маран помрачнел, и сказал успокаивающе: — Ничего не поделаешь, решался вопрос наших жизней.
— Жизнью еще рискнуть можно, — вздохнул Маран. — Но она сама ко мне подошла и, можно сказать, предложила себя. Пусть и с подачи Бетлоана, однако вполне искренне.
— Но тут не Бакния, — возразил Дан.
— Да. Но я-то бакн.
— Кто это знает?
— Я знаю.
Дан фыркнул.
— Тогда не жалуйся.
— Я разве жалуюсь, — сказал Маран печально. — Я просто ищу выход из этого дурацкого положения.
— Выхода у тебя нет, — сообщил Дан. — Или ты меняешь свои реакции и рефлексы, что, как я понимаю, невозможно, или продолжаешь услаждать всех, кто от тебя этого потребует. А если ты хочешь, чтоб к тебе не лезли, так это дохлый номер.
— Почему?
— Я вижу, ты опять давно не заглядывал в зеркало.
Маран промолчал.
— Ника утверждает, что ты красив, как бог, — продолжил Дан ехидно.
— Какой еще бог?
— Античный, я думаю. Христианский для подобного сравнения староват. Как и ваш Создатель.
— Иди к черту! — рассердился Маран. И мстительно добавил: — Ты и сам, кстати, далеко не урод.
Дан рассмеялся. Настроение у него поднималось вместе с солнцем.
— А красиво здесь, — сказал он, окидывая взглядом колышущиеся от легкого ветерка травы, простиравшиеся до неблизкого горизонта. — Отличный мир. Плодородная земля, чистая вода, свежий воздух. Так и хочется основать колонию. Обидно, что кто-то сделал это за нас.
— Обидно? — переспросил Маран. — Обидно, что человечеству подарили подобный мир, а человеки не нашли ничего лучше, чем продолжать жить в нем так же бездарно и бестолково, как на Земле. Или откуда они там. И ни шагу вперед. Назад еще может быть.
— Ничего, — сказал Дан бодро. — Теперь все сдвинется.
— И кто же из нас идеалист? — спросил Маран.
— Ну… В любом случае… Feci quod potui…
— Да. И посмотрим, что за это factio мы схлопочем на Земле.
Можно там просто не говорить лишнего, подумал Дан, но предлагать этого Марану не стал, знал, что бесполезно.
— Ничего, — продолжил тот, — если меня уволят, я возьму Наи и уеду с ней… — Дан полагал, что он скажет «на Торену», но Маран сказал: — на какой-нибудь остров, и ты меня не увидишь очень долго… — теперь Дан ожидал, что услышит нечто вроде «годик-другой», но Маран серьезно завершил: — Месяца два или даже три. — И Дан подумал, что и этого совсем не мало.
— Ну уж и уволят, — сказал он. — Что мы такого, в конце концов, сделали? Помогли выиграть одно несчастное сражение, так у них этих потасовок в день по десятку.
— Ты недалек от истины. Возможно, я допустил ошибку и следовало делать совсем другое.
— Что?
— Научить их держать слово.
Дан протяжно свистнул.
— Исключено. На то, чтобы европейские варвары превратились в рыцарей, ушло лет семьсот… Смотри, летит!
Они подняли головы, всматриваясь в серебряную искорку, скользящую по зеленому небу, потом, не сговариваясь, погнали каотов во весь опор.
Часть вторая
ВТОРАЯ ГАММЫ ВОДОЛЕЯ
— Дан! — услышал он голос Ники. — Дан!
— Ну что там? — проворчал он, скорее, впрочем, довольный, что его оторвали от книги. А точнее, мерзкой, тупой книжонки, черт его попутал прихватить с собой современный роман, автору которого сказать было абсолютно нечего, но называться писателем хотелось, и он на пяти сотнях страниц живописал всякие физиологические отправления, самым эстетичным из которых оказался единственный гетеросексуальный половой акт, затерявшийся среди тысячи всевозможных извращений.
— Включи VF!
— Ты же знаешь, у меня его при себе нет!
Он не любил на отдыхе таскать с собой видеофон, его поражали эти земляне, которые ни на секунду не могли расстаться с любимой игрушкой, точно дикари с заветным амулетом, Ника не снимала его с руки даже в воде, в душе, в бассейне, в море он начинал вдруг попискивать, не далее как сегодня утром, в момент, когда они с Даном плавали в сотне-другой метров от берега, ей позвонила подружка, дабы немедленно продемонстрировать только что купленное платье, несомненно, если б Ника увидела обновку, да еще не свою, а чужую, получасом позже, мир бы рухнул… Наверно, дело было и в специфике его работы, проходив полгода с микрокомом в ухе, из-за чего круглосуточно находишься в пределах досягаемости для любого члена экспедиции, хочешь потом хотя бы ненадолго оказаться наедине с собой…
— Поднимешься или переключить на свой и принести? — спросила Ника.
Она стояла на балконе, опершись на полупрозрачные белые напоминавшие по материалу оникс перила и смотрела на него сверху вниз.
— Принеси, — буркнул он, захлопнул книгу, выбрался из шезлонга, размахнулся и зашвырнул маленький квадратный томик подальше в сад, намусорил, конечно, ну да ладно, робот-уборщик подберет, а поставить такое на полку рядом с Шекспиром или Бальзаком он не мог. Черт побери, за два десятка лет, прошедшие со дня смерти отца, библиотека, оставленная тем, пополнилась лишь на сотню-другую книг и вовсе не потому, что Дану было жаль денег, пусть традиционные издания и стоили дорого, читать с монитора он не любил и покупал их, не глядя на ценник, это он себе позволить мог, просто в итоге большая часть показавшейся ему в магазине хоть в какой-то степени интересной беллетристики после прочтения отправлялась в мусорное ведро. Не к букинистам даже, тащить к тем подобное чтиво ему было попросту стыдно. И почему это людям нравится читать про всякие свинства, а им нравится, иначе такого не писали бы, не издавали и не продавали… то есть, наоборот, он не с того конца начал, все ведь упирается в куплю-продажу, теперешние, с позволенья сказать, писатели сначала изучают рынок, а потом только берутся за перо… то есть садятся за компьютер…
Ника снова появилась на балконе.
— Лови, — сказала она.
— А кто там? — спросил он запоздало, уже подойдя поближе к стене дома и подставив руки, не получил ответа, но по загадочной улыбке Ники понял.
— Маран?! — воскликнул он радостно.
Вместо ответа Ника перегнулась через перила и бросила ему серебристый кругляш вместе с замысловатой цепочкой, на которой он висел, этот был медальонного типа, изящный, с вкраплениями цветной эмали, в звенья цепочки вделаны кусочки самоцветов, не прибор, а украшение, колье или ожерелье. Он легко подхватил аппаратик и повернул экранчиком к себе.