Вторая Гаммы
Шрифт:
— Поединок власти! — расслышал и Дан. — Поединок власти!
Он почти сразу понял, рассказ Паомеса о механизме передачи власти у кочевников моментально пришел ему на ум. Теперь все решало то, примет Бетлоан вызов или нет.
Ожидание оказалось недолгим, Бетлоан, стоявший над обрывом с победным видом, поднял меч, покрутил его над головой, описывая концом круг, и направился к своему каоту, привязанному тут же на плато. Принял вызов, надо понимать. Дан покосился на помрачневшего Марана. Боится, что Бетлоан потерпит поражение, и все его труды пропадут даром? Но ведь, если он выиграет поединок, к нему перейдет власть и над соседней ордой, не надо будет больше сражаться, ему покорятся без боя… ей-богу, у этого степного права были свои достоинства.
Маран придвинулся поближе, лицо его уже прояснилось.
— Ничего, — сказал он, — даже если Бетлоан погибнет, равновесие все равно будет нарушено. К тому же он должен быть полным идиотом, чтобы потерпеть поражение.
— Почему?
— Я дал ему несколько уроков, — пояснил Маран с легким смущением.
Пока Бетлоан съежал с холма, воины расступились, очищая место для поединка. Драться полагалось пешими, доехав, Бетлоан спрыгнул с каота и передал поводья одному из своих воинов. Противник его уже стоял с мечом наготове, Дан подумал, что тот не случайно бросил вызов, наверняка надеялся на свою силу, он был выше Бетлоана на добрых полголовы и намного шире в плечах, эдакий могучий воин из «Эдды». Но ведь Бетлоан пришел к власти и удерживал ее тоже благодаря воинскому умению, и, будучи менее сильным, он должен чем-то компенсировать этот недостаток, к примеру, ловкостью. Довольно скоро Дан понял, что был прав, Бетлоан оказался куда гибче и подвижнее, от сокрушительных ударов противника он просто ускользал и пытался достать его то снизу, то сбоку. Вначале он дрался без особых затей, но потом попробовал применить один прием, другой, приемы были лахинские, учить его современному фехтованию Маран все же не стал. Наконец противник допустил роковую ошибку, вложив чрезмерно много силы в замах, меч поднялся выше, чем следовало, успей он опуститься на Бетлоана, от того осталось бы два обрубка, но удар запоздал, и Бетлоан, воспользовавшись этим, подсек противнику ноги. Тот упал. Дан закрыл глаза, «молясь богу», как выразился Маран, хотя никто из них ни в одного бога не верил, чтобы Бетлоан пощадил своего противника… пусть и понимал, что для дела лучше, чтобы этого не произошло… Увы, снисхождения к поверженному врагу не было на этой планете даже в виде чистой абстракции… Когда он открыл глаза, Бетлоан стоял над телом сраженного врага, и войско, не только собственное, но и чужое, приветствовало его дружным воем.
— Погибло больше полутора сот человек, — сказал Маран.
— С обеих сторон?
— Да.
— Цена трех-четырех ежедневных стычек, — констатировал Дан.
Маран не ответил. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в затянутое колоритными темно-зелеными тучами небо.
— Не думал же ты, что никто не погибнет, — сказал Дан. — Это невозможно. Война не шахматы.
— Глубокая мысль.
— Ника частенько упрекает меня в чрезмерной склонности к рефлексиям, но рядом с тобой я кажусь себе человеком, никогда не ведавшим сомнений.
— Да я не сомневаюсь. Просто…
— Просто что?
Маран вновь промолчал, и Дан похлопал по траве рядом с собой.
— Садись. И успокойся. Выше голову, победитель… как говаривала карисса Асуа, — добавил он присказку Патрика, которую тот вставлял, когда хотел поддразнить Марана.
Но Маран на провокацию не поддался.
— Победитель не я, а Бетлоан, — возразил он.
— А тебе обидно? — засмеялся Дан.
Маран улыбнулся, но снова посерьезнел. Дан понял, что тот озабочен чем-то еще.
— Ну и что теперь с нами будет? — спросил он.
— По условиям моего с Бетлоаном договора нас должны отпустить. Но кто в этом мире придерживается договоренностей!
— Так ты думаешь?..
— Дан! Будь внимателен. Что бы я ни сказал, слушай и поддакивай. Словом, делай, как я.
— Хорошо, — сказал удивленный Дан. У него настроение было приподнятое, правда, вчерашней ночью во временном лагере его стерегли, как обычно, но здесь, в становище, в камеру его пока никто не гнал, он остался сидеть на траве рядом с большим шатром, как и воины, приглашенные на обед и ожидавшие, когда их пустят в зал, хотя гонцы, доставившие весть об одержанной победе прибыли в «столицу» еще утром, и вернувшееся войско встретила ликующая толпа, подготовка к пиру до сих пор не закончилась. Дан успел умыться водой из большой бочки, стоявшей у «шапито» и чувствовал себя довольно бодро, несмотря на проведенный в седле день.
Наконец «дверь» открыли, и гости потянулись внутрь. Дан, как обычно, оказался вдали от Марана и, чтобы следовать заданному «делай, как я», вынужден был слушать разговоры того через коммуникатор, увы, рядом с ним примостился старый приятель Паомес и болтал без умолку, расхваливая военное искусство гостей, как теперь именовались они с Мараном. Дан больше кивал, пропуская большую часть Паомесовых откровений мимо ушей, но Паомес вдруг перестал разглагольствовать и с хитрым видом задал вопрос:
— Ты ведь говорил, что у вас в стране давно нет войны. И не скучно вам, таким умелым воинам, там жить?
Дан открыл рот, собираясь объяснить ему, что в условиях мира можно найти массу интересных и разнообразных занятий, но вместо того, побуждаемый неким инстинктом, сказал:
— Скучновато, конечно. Потому мы и отправились путешествовать.
Паомес понимающе заулыбался, а он удивился сам себе. И, как всегда, засомневался, не ляпнул ли глупость… проклятая неуверенность, настанет ли день, когда он не станет возвращаться к уже произнесенным словам и снова и снова взвешивать, верно ли, вовремя ли, там ли, тому ли…
Потом его внимание привлек разговор, начала которого он ждал, но все же чуть не пропустил, переключившись с «кома» на Паомеса и собственные мысли.
— Так, значит, вы хотите нас покинуть? — спросил Бетлоан. У Марана, надо понимать.
— А что нам делать? — ответил Маран с какой-то ленцой в голосе. — У нас там дома, родня, семьи… — голос его звучал донельзя безразлично, скучающе, словно говорится все это по обязанности, Дан отлично знал, какой Маран актер, помнил убедительность, с которой тот изображал что полудикого горца, что пресыщенного аристократа, и все же чуть не поверил в его искренность.
— Ты ведь понимаешь, — сказал Бетлоан после паузы, — что ни один правитель в мире не отпустит от себя такого воина.
Маран не ответил.
— Тот, кто не воюет за меня, воюет против меня, — продолжал рассуждать Бетлоан.
— Наши земли далеко друг от друга, — заметил Маран.
— Пока да. Но однажды они могут оказаться рядом.
Ну и аппетит, подумал Дан, выбирай Маран нужного для его планов завоевателя сознательно, вряд ли ему попался бы лучший кандидат.
— Я не могу допустить, чтобы когда-нибудь ты вывел войска мне навстречу, — развил Бетлоан свою мысль дальше.
— Ты предпочитаешь убить меня сейчас? — поинтересовался Маран так же лениво.
— Руаран не простит мне гибели такого воина, — отозвался Бетлоан. — Только в самом крайнем случае.
Маран не стал спрашивать, какой именно случай имеется в виду. Он облокотился на пуф и стал смотреть на правителя, выражение его глаз Дан на таком расстоянии разглядеть не мог, но вся его поза выражала полнейшее спокойствие.