Вторая Гаммы
Шрифт:
— Маран!
Тот отозвался немедленно.
— Я тебя слушаю. Только будь осторожен. Бубни под нос, монотонно, будто сам с собой.
— Конечно, конечно, — пробормотал Дан и стал «бубнить», пересказывая Марану то, чего тот не видел, хотя и мог приблизительно представить по тому, что слышал. Маран не прерывал его, только однажды, когда Дан дошел до полученных «воякой» ножей, заметил:
— Местная валюта, надо понимать?
Дан согласился с ним и пошел дальше. Когда он закончил, Маран сказал:
— Ясно. А теперь давай входи в гипноз. Я тебе продиктую словарик.
— Какой словарик? — не понял Дан.
— Который ты только что составил с этим Паомесом, — сказал Маран нетерпеливо.
— Так ты записал?
— Конечно. Не задавай детских вопросов.
Дан покраснел. И правда… А откуда ты знаешь про самогипноз, хотел он спросить, но не спросил, странно было бы, если б за прожитые на Земле добрых два года… хотя, в основном, он и их провел все-таки в космосе… Маран не слышал бы о самогипнозе… Да он наверняка и приемы выучил, не от него, Дана, так от Наи, зачем же жениться на земной женщине, если не перенять от нее то немногое, что Земля может торенцу преподать… Хотя Земля,
Нахлынувшие воспоминания не мешали ему перекладывать шкуры так, чтобы устроить себе ложе поудобнее, потом он растянулся во весь рост на спине и стал расслабляться.
— Через две минуты я буду готов, — сообщил он Марану. — Можешь начинать.
На ночь Паомес оставил его в покое, но утром явился чуть свет, о чем Дану немедленно поведали его хорошо отлаженные биологические часы. Собственно говоря, этого следовало ожидать, при отсутствии искусственного освещения на всю катушку используют естественное, что, помимо прочего, подразумевает подъем с первыми лучами солнца, для совы чистой воды, какой он являлся, сущий ад. Однако делать было нечего, он тихонько тронул «ком», чтобы разбудить Марана, если тот спал, конечно, и вылез из-под шкур. Паомес не торопил его, а прошел в середину помещения, поколдовал с чем-то в потолке над головой, и, к удивлению Дана, в его темницу проник бледный свет, приглядевшись, он увидел крошечное оконце, с которого Паомес снял заслонку. Убедившись, что Дан проснулся, Паомес вышел, дав ему возможность совершить утренний туалет, но через несколько минут вернулся в сопровождении женщины, которая несла глиняное блюдо с холодным мясом и маленькой лепешкой. Значит, злаки тут все же водились? Правда, попробовав, Дан понял, что это даже отдаленно не напоминает пшеницу или рожь, да и с рисом имеет мало общего, но все-таки он ел лепешку, выпеченную из какой-то муки. Он показал Паомесу на блюдо, но тот, покачав головой, дал Дану понять, что уже завтракал, и, пока Дан ел, успел выяснить у него как называются мясо, хлеб, а заодно блюдо, глина и узор, Дан с любопытством думал, насколько хороша может быть память кочевника, сумел ли он запомнить все слова, которые установил накануне, видимо, нет, поскольку принялся снова тыкать пальцем в предметы одежды, стены, пол, потолок и прочее, кое-что называя сам, но частенько ожидая подсказки Дана. Одним словом, повторение — мать учения. Потом он двинулся дальше. Откинув шкуру, лежавшую прямо под окошечком, он вытащил кусок палки и стал чертить на земле. Конечно, то были каракули, нечто типа «носик, ротик, оборотик», которые рисуют дети, но опознать их было несложно, вот «конь» — дыня на шести ножках, еще один, еще, потом он понаставил кучу кривых-косых овалов, должествующих означать вкупе стадо, появились человечки, обычные, потом с мечами и копьями, потом всадники, потом, потом… Потом Паомес встал, похлопал Дана по плечу и ушел.
Дан не стал проверять, на связи ли Маран, а просто сказал:
— Доброе утро.
— Доброе утро, Дан, — отозвался Маран моментально. — Кончился урок?
— Кончился. Записал?
— Само собой. А что там насчет хлеба?
— Есть такой. Правда, на вкус ни с нашим, ни с вашим не схож, но из муки. Наверно, все-таки выращивают… хотя нет, собирают, очень уже маленький был кусочек, тонюсенькая лепешечка с полладони. И это, так сказать, во дворце, у вчерашних и следа его не было. Небось растет в степи, вразброску…
— Может быть.
— А почему же они его не выращивают?
— Не додумались, наверно.
— Разве до этого так трудно додуматься? Это же не руду плавить!
— Все равно. По-моему, самое трудное было додуматься до основных изобретений человечества. Наверняка создать колесо было сложнее, чем компьютер.
— А знаешь, — спохватился Дан, — я вдруг вспомнил… смутно, правда… Когда-то мне попадалась книжка насчет того, что ты называешь основными изобретениями человечества, давно это было, чуть ли не в школе, я о ней напрочь забыл, потому что она показалась мне поверхностной и малоубедительной, но сейчас вдруг всплыло одно место… Кто-то в веке чуть ли не девятнадцатом пытался приобщить некое индейское племя из бразильских, по-моему, джунглей к земледелию, картошку там сажали или батат, ямс, не помню. Но стоило миссионерам отвернуться, как эти индейцы немедленно кидались выкапывать клубни и съедать. Отсюда авторы книги, та была написана позднее, сделали вывод, что есть, так сказать, генетические собиратели, к земледелию неспособные. Может, наши тут генетические кочевники?
— Все возможно, — сказал Маран. — Но мне больше нравится другая гипотеза.
— Насчет «не додумались»?
— Ага. Хорошо бы подкинуть им идею.
— Подкинь, — засмеялся Дан. — Если найдешь, куда.
Маран тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел.
— Ладно, хватит болтать, — сказал он сурово. — Давай учиться.
— Сейчас?
— А когда? Чует мое сердце, твой Паомес скоро вернется. В отличие от тебя, лодыря, он наверняка сейчас повторяет урок. Твердит, небось, и твердит.
— А, может, записывает? — предположил Дан.
— Чего ради делать тайну из существования письменности? Умел бы, так прямо там, у тебя, и записывал бы, это же упрощает дело. Нет, до письменности они не доросли. Скорее… Я не удивлюсь, если он использует в качестве помощников людей помоложе, с более гибкой памятью. Вместо блокнота.
— Если додумался. Ладно, приступаю. Через пять минут начинай.
Паомес вернулся не так скоро, как ожидал Дан, но, словно следуя подсказке Марана, пришел не один, а в сопровождении двух мальчиков-подростков. Они скромно сели на пол у стены, но непрестанно лупили глаза на Дана и старательно повторяли вслед за Паомесом слова интера, звонко выговаривая каждый звук. Этим, впрочем, их участие в составлении словаря не ограничилось, ибо Паомес перешел на глаголы. По его знаку мальчики вскакивали и изображали действие за действием: ходили, бегали, говорили, ели, с забавным увлечением пережевывая воображаемые куски мяса, носили предметы, в данном случае, выданные Дану сосуды, и тому подобное. После глаголов настал черед дружбы и вражды, еще чего-то. Они изрядно утомили Дана своим мельтешением, и он с нетерпением ожидал, когда его оставят одного, но не дождался, Паомес дважды хлопнул в ладоши, через несколько минут дверь отодвинули, и появилось сразу несколько женщин с блюдами и горшками. Их расставили прямо на полу, Дан увидел, кроме осточертевшего мяса, нечто, напоминавшее творог, и чуть ли не кусок сыра, были еще два кувшина с темными напитками. Когда женщины ушли, Паомес значительно сказал Дану:
— Вместе… — потом обвел рукой «стол», и Дан закончил за него: — пообедаем.
За едой Паомес пытался чуть ли не разговаривать на интере, отдельные его реплики даже доходили до Дана, в основном, он эксплуатировал узнанные тут же за обедом наречия типа мало-много, хорошо-плохо и вкусно (что касалось последнего, Дан изрядно покривил душой). Он надоел Дану до черта, особенно, когда стал заставлять его отпивать из кувшина, в котором оказался алкоголь, не очень крепкий, но все-таки опьянявший, сам Паомес, во всяком случае, пьянел на глазах. Дану пришлось время от времени подносить горлышко кувшина к губам и изображать, что он делает солидные глотки, а позднее прикидываться нетрезвым. Мальчикам дали поесть, но приложиться к кувшину не позволили. Наконец Паомес, у которого стал слегка заплетаться язык, откланялся. Дан пребывал в полной уверенности, что тот сегодня больше не появится, будет отсыпаться, по крайней мере, до завтрашнего утра, но не прошло и двух часов — Дан только-только успел более-менее уложить в своей стонущей от перегрузки памяти установленные днем слова — как Паомес появился снова, трезвый, как стеклышко, и вполне бодрый. Вошедшие вслед за ним мальчики несли что-то, завернутое в шкуру. Положив свой довольно большой пакет на пол, они развернули его, и взору изумленного Дана предстала целая коллекция разнообразного оружия: мечи, кинжалы, копья, большие и маленькие топоры на длинных ручках, луки, колчаны со стрелами и еще какие-то штуковины, назначения которых он не знал. Нечто среднее между стрелой и копьем, какая-то железная палка… Лежало все это на внутренней поверхности большого плоского щита. Паомес пожелал узнать название каждого предмета в отдельности — Дану пришлось употребить малознакомые ему слова вроде томогавка и даже дротика, хотя он отнюдь не был уверен, что та длинная стрела… а впрочем, какая разница, палку он окрестил дубинкой, а потом Паомес обвел рукой весь арсенал, произнес вслед за Даном и неоднократно повторил:
— Оружие.
Это слово ему, видимо, очень не хотелось забывать, он заставил мальчиков продублировать его несчетное число раз, а потом ребята взяли в руки топорики и стали изображать поединок, один из них «победил», другой был «ранен», затем «убит», далее последовала смена оружия, мальчики рубили, кололи, стреляли… Дан не очень внимательно следил за представлением, обменивался с Паомесом словами и меланхолически думал, что мог бы при желании в два счета обезоружить детишек, оглушить и связать — чем только?.. разрезать шкуры? — всю компанию и завладеть арсеналом. Да, но что дальше? Дверь заперта, за ней стражники, можно постучать, как это делает Паомес, они откроют, но нет, вряд ли, во всяком случае, пока не услышат Паомесов голос или даже пароль, кто знает, что за фразу, всякий раз другую, он произносит, окликая стражников… Ну хорошо, допустим, и их удастся перехитрить и одолеть, а дальше? Полный вооруженных людей «шапито», куча коридорчиков и закоулков, ему неизвестных, если даже найдешь выход, то в «особую зону», охраняемую, как таковой и положено. Плюс куча разнообразного народу — мужчин, женщин, ребятишек — на каждом шагу. Он представил себе всю картину: бежишь, ежеминутно на кого-то натыкаешься, сбиваешь с ног, падаешь сам, катишься по земле, скачешь, кувыркаешься, бьешь морды, врываешься в палатки, опрокидываешь котлы и кувшины, напарываешься на голых женщин, как же без этого, да еще за тобой с воплями гонятся десятки, а то и сотни вооруженных людей… Хорошо для какого-нибудь боевика или, как минимум, авантюрного фильма, где дело ограничивается мордобоем, без трупов, но не для него, супермен из него никакой… И вообще он ненавидел боевики всей душой, всегда, с детства, ни одного не досмотрел до конца, сразу переключался на другую программу, а ведь ему не верили, не так давно, между Эдурой и последним визитом на Торену, в одной старой компании подняли насмех, мол, а что же тебя в Разведку понесло, он пытался объяснить, что понятия у них не из жизни, а из кино, что в Разведке пальба — последнее дело, да не из бластеров, об этом и речи нет, а из станнеров, но ему не верили, а он правда ненавидел, хотя пару раз и самому пришлось действовать в подобном духе, во время истории с телецентром на Торене или когда выручали Марана на Палевой… еще Олбрайт, да… но все равно… Ладно, допустим, что повезет, удерешь, а потом что? Переться сто с лишним километров пешком? Догонят. Разве что украсть коня, а точнее, каота, как шестиногого скакуна именовали на местном языке… Но как его украдешь? Была б еще ночь… Он оборвал цепочку фантазий и подумал с осуждением: а не трусишь ли ты, друг Даниель? Но нет, не надо возводить на себя напраслину, недостатков у него, конечно, воз и маленькая тележка, однако трусом он никогда не был… Скорее уж, его одолевало любопытство, хотелось знать, на кой черт он понадобился этому Бетлоану, какой от него может быть прок предводителю кочевников, воину, скотоводу, кто там он еще есть… Единственное, что из его умений могло пригодиться в схватке, это кун-фу, но как раз о кун-фу Бетлоан не подозревал, да и какое кун-фу верхом на коне…
За этими размышлениями Дан не заметил, как урок, говоря словами Марана, кончился, мальчики собрали свои железки — оружие оказалось-таки не медным или бронзовым, а чуть ли не стальным, и Паомес снова покровительственно похлопал его по плечу. Делегация удалилась, но дверь почему-то оставили полуоткрытой, Дан нетерпеливо ожидавший минуты, когда можно будет переговорить с Мараном, досадливо ходил взад-вперед, и тут снова появился Паомес. Он пропустил в комнату какую-то закутанную фигуру, хитро поглядел на Дана и сказал на интере: