Второе апреля
Шрифт:
Расшвыряв толпу, к Машеньке пробился Саша Каменский Он грозно сдвинул свои знаменитые брови и сказал:
— А ну, Машенька, спроси меня быстро: что я думаю о тебе?
— Ну, что ты думаешь обо мне, Саша? — спросила она кокетливо, склонив головку набок. Этакая кисанька!
— Я думаю, что ты подлая! — сказал Саша. И вы все, господа хорошие, тоже...
Неизвестно почему он назвал ребят этими странными словами, встречающимися в пьесах из купеческой жизни, на которые ребят силком водили в Малый театр. Но произвели они действие необычайное. Толпа мгновенно рассосалась, даже,
— Неостроумно. И сам ты тощий как шкелет!
А Юра, после всех этих ужасных переживаний, прямо подошел к ней и спросил, на какой сеанс им идти.
— На четыре пятнадцать, — сказала она. — А тебя родители отпустят?
— Я скажу, что у нас гайдаровский сбор...
Она посмотрела на него внимательно и улыбнулась...
— Ах, да... Второе же апреля...
Ну ничего. Он все равно пойдет с ней в кино! И, вспомнив отца, диспетчера по специальности, больше всего ценящего дисциплину, Юра добавил: «Чего бы это ни стоило».
А в углу уже целая толпа спорила: правильно или неправильно молчал Юра. И Лева, кроя всех остальных своим замечательным басом, повторял:
— Тут была затронута честь женщины! Он не имел права говорить. Что вы, маленькие, книжек не читали...
Никто из спорщиков не был маленьким, и все они читали книжки. Поэтому возражения отпали. Но вообще оказалось, что нужны все-таки какие-то правила говорения правды. Потому что на практике оно как-то чересчур непросто получается, в каждом случае по-другому...
Провалы и катастрофы умножались. Кто-то вдруг узнал о страшном, хотя и давнем (4-й класс, 2-я четверть) вероломстве закадычного друга, не выдержавшего перекрестного допроса под клятвой. Потом выяснилось, что стенгазету «За отличную учебу», получившую первую премию на конкурсе Дворца пионеров, рисовал не тот Гукасян, не Грешка, а его папа, художник театра оперетты. Наконец, была разгадана тайна возглавляемого Колей звена «Умелые руки». Это было самое дружное и дисциплинированное звено, вся работа которого держалась в секрете. Ребята из других звеньев, из «Любителей искусства» и «Юных историков», по некоторым намекам предполагали, что там строятся действующая модель баллистической ракеты и какой-то «керосиновый локатор».
Оказалось же, когда Колю прижали клятвой, что эти самые «Умелые руки» на своих занятиях просто читали шпионские романы из «Библиотеки военных приключений». Эти романы добывал Ряша, потому что его отец пломбировал зубы какому-то редактору из Воениздата.
Кира Пушкина, председатель совета отряда, с молчаливым ужасом глядела, как рушатся репутации и линяют доблести. Движимая желанием спасать, что можно, она предложила:
— Если уж так вышло, то пусть хоть это будет мероприятием, наше Второе апреля. У нас почти не осталось пионерских дел. Пусть оно будет мероприятием по почину колхозницы Заглады, которая призвала иметь совесть.
Ошалевший от своего личного счастья, Юра Фонарев громко заржал, а потом сказал, намекая на Киркин чин:
— Каждый народ имеет такое правительство, какого он заслуживает!
Все-таки не зря он принадлежал
Главная катастрофа произошла на пятом уроке, на литературе. В связи с приближающимся общешкольным горьковским вечером Людмила Прохоровна обещала поговорить о некоторых произведениях великого пролетарского писателя, относящихся даже к программе восьмого класса.
Каждому лестно, конечно, целый час побыть как бы восьмиклассником. Тем более что всем до черта надоели эти дурацкие сочинения на тему «Делу время — потехе час» или изложения по картинке «Три богатыря».
— А.М. Горький, 1868-1936, — торжественно сказала Людмила и осмотрела сквозь свои толстые очки всех ребят, словно бы ожидая чего-то. Ребята знали, чего ей надо, и сделали вдохновенные лица, как на фотографии «Встреча московских писателей с коллективом завода «Каучук»».
— «Песня о Буревестнике», — продолжала она еще торжественнее и, немного полистав книгу, нашла нужную страницу:
Над седой равниной моряветер тучи собирает.Между тучами и моремгордо реет буревестник,(сложное слово, между прочим, мы уже проходили)черной молнии подобный.Дочитав до конца, она сказала:
— Достаньте тетрадочки и запишите: 1) чайки — интеллигенция, которая не знает, к кому ей примкнуть; 2) гагары — существа, боящиеся переворота, мещане; 3) волны — народные массы; 4) гром и молния — реакция, которая пытается заглушить голос народа; 5) пингвины — буржуазия; 6) Горький — буревестник революции. Записали? Положите ручки. Калижнюк, ответь нам: кто такие чайки?
Коля лениво выбрался из-за парты, подумал, покряхтел:
— Ну, они, эти, ну, которые культурные...
— Ты хочешь сказать, интеллигенция? Правильно, садись.
Тут ей на глаза попалась Машка, которую прямо корчило от этого разбора.
— Гаврикова! — крикнула Людмила. — Ты что вертишься? Может быть, тебе неинтересно?
Это был риторический вопрос (они это уже проходили, например у Некрасова: «О Волга, колыбель моя, Любил ли кто тебя, как я?»). Риторические вопросы задаются просто так, на них нет необходимости отвечать. Но класс требовательно смотрел на Машку.
— Неинтересно! — сказала она именно таким голосом, каким в свое время Галилео Галилей утверждал, что земля вертится.
— Может, тебе вообще в школу ходить неинтересно?
— Вообще интересно.
— Значит, только на мои уроки?
— Да.
Машка только молилась, чтоб Людмила не была дурой и не спрашивала об этом остальных. Потому что тогда — страшно подумать, что начнется. Но Людмила была...
— Может быть, вам всем неинтересно?
— Всем! — заорал класс. — Всем!
Людмила долго стучала портфелем по столу, но класс орал: «Всем! Неинтересно! Всем! Неинтересно!» Прибежала Марья Ивановна, завуч.