Второе полугодие
Шрифт:
Если верить экскурсоводу, который в автобусе наговаривал нам обязательную информацию, то в городе достопримечательностей больше, чем в любом другом месте земли. И вообще, как я понял после очередной лекции, тут принято любить свой город. Не так, не через губу, как любят Киев или Москву, не со снобизмом, как в Ленинграде, а искренне и бесхитростно, изо всех своих сил. Экскурсовод в Москве отчитывает программу с жалостью к приезжим, которым не довелось правильно родиться. Киевляне любят свою родину гордо, вот они родились в Киеве, а чего добился ты? Ленинградцы… настоящие ленинградцы заразные сами, и других пытаются заразить своей болезненной любовью к холодному камню своего города. Не то
Что же вы так долго, дорогие товарищи, я уже устать успел! Почему не сразу с утра меня привезли сюда, на аллею славы? Гранитный шпиль памятника неизвестному матросу, возвышающийся над морем, выглядел достаточно скромно серым зимним днём на фоне серого застывшего моря. Пройдя по аллее мимо плит с названиями городов-героев, иду мимо самого памятника и упираюсь в кромку. А дальше внизу и впереди море! Серовато-белое, а трещинах льдин, скованное этой зимней стужей, но море. И ветер в лицо. Боже, как я люблю море!
— Корчагин, ты там окоченел? Чего стоишь, мы уже уезжаем!
Извините, пацаны, давно не видел старого друга. Ладно, поехали, что у нас дальше по списку? А дальше были катакомбы. Одесские, что примечательно. И конечно, самые лучшие, самые протяженные, самые запутанные. Одесситы они такие, что если у них что-то имеется интересного, то оно тут объявляется самым-самым. Сколько километров?! Да вы офигели! В случае с катакомбами, может, и не врут одесситы: всё-таки две с половиной тысячи километров тоннелей — это не просто дохрена, это представить невозможно. И сразу как-то пропадает желание шутить, и мы даже начали верить, что в этих тоннелях можно заблудиться насовсем.
Чтобы мальчишки реже гибли там, Советская власть постоянно замуровывает многочисленные входы в катакомбы. А пацаны находят новые и уходят в темноту… Что ими движет, какое удовольствие лазить по темным грязным тоннелям? С другой стороны, где и лазить, если не тут? Это не пещеры, где нутро выглядит как кишечник великана, где огромные пещеры сменяются шкуродерами, через которые один пролезает, а другой становится пробкой. Катакомбы вырубали для добычи строительного материала. Камень ракушечник так себе камень, весьма непрочный, легко пилится, быстро пачкается из-за своей пористости, слабее кирпича. Так себе материальчик, но зато дешёвый, ультимативно дешёвый. Из него строили двести лет, да вся старая Одесса из ракушечника. Считай, город — это вывернутые наизнанку катакомбы. Ну или наоборот — катакомбы есть Одесса в зазеркалье. И сразу начинаешь верить, что под землёй всё время немецко-фашистской оккупации города шла война. Верхний город немцы с румынами взяли, а в нижний так и не вошли. Точнее, фашисты входили в катакомбы много раз, но многие тут и оставались. Советское подполье именно здесь было подпольем в натуральном смысле слова.
Мы запаслись фонарями, маячками, радиостанциями и как настоящие дигеры… Хрен там, не то сейчас время. Каждый взял по натуральному свечному огарку и зажег его на входе в катакомбы. Если это психологический приём, то он сработал на все сто процентов. Или на двести? Во всяком случае я даже забыл про свои промокшие ботинки. Хотя поначалу было весело. Большая толпа перед входом жмется к стеночке, а рядом ровная ничем не занятая площадка. Что мешает не жаться к стене, а идти по асфальту? Я проверил — ничего. Попутно выяснил, что это был не асфальт. Огромная лужа перед входом в мемориальный комплекс, в настоящее время замерзшая, но не настолько, чтоб выдержать одного демона. Стою посередке, по щиколотку в луже и размышляю — назад податься или уже нет смысла возвращаться? Секундная пауза, и я как ледокол «Ленин» иду вперед под хохот и подбадривающие крики товарищей.
Вот почему так всегда? Я взрослый умный умудренный мужчина опять попал в центр всеобщего внимания, причем в самом юмористическом ключе? Что такое во мне есть, что прямо подталкивает сюда, в центр? Неуёмность характера или гормоны? На юношеские гормоны валить удобно, но в нашем классе все такие же юные и с гормонами, они попадают в истории гораздо реже. Даже иначе скажу — они все вместе попадают в замес реже, чем я один. Может, дело в том, что я еще не приноровился к тушке пацана, в которого попал? Еще годик, и буду проскакивать между Сциллами и Харибдами как Шумахер на жёлтый сигнал светофора? А может, впрямь не каждому зад припекает это самое желание, которое заставляет раз за разом проскакивать? Но ведь здорово! Жалко, что не всегда.
А катакомбы, что катакомбы? Страшно, темно и холодно, когда летом. А сейчас в зимней одежде под землей даже жарковато некоторым. Мне в осенней куртке вообще нормально. Главное в катакомбах что? Главное — не закапать воском Иркину шубу. Поэтому мы все не сбились в плотную группу, а идем слегка врастяжку. Крутим головами, рассматриваем надписи и указатели, агитплакаты, а точнее наскальные рисунки, призывающие бить врага днем и ночью. Бррр, вот каково было партизанам подземелья проводить дни в катакомбах и вылезать наружу только ночами? Так точно в вампиров можно превратиться.
— Ир, а где мы вообще?
— В катакомбах. Я бы вопрос по-другому поставила: где наши? Или даже так: где экскурсовод?!
— Это мы что, потерялись?
— Заблудились! Так, Корчагин, делай что-нибудь, чтобы мы выбрались!
А что тут сделаешь? Орать бесполезно — в многочисленных изгибаз звук быстро погаснет, благо еще и стены пористые. Идеальное звукопоглощение. Тут бы студию звукозаписи устроить было хорошо. Бегать кругами тоже не получится. Один вариант — медленно куда-то двигаться, глядя под ноги. А под ногами искать многочисленные капли парафина, оставляемые группами туристов. Вышел на развилку — смотри вниз и выбирай направление. Следующая развилка? Опять ищи парафиновые плюхи на полу. Свечки, какие вы классные! Были бы все туристы с фонарями, хрен бы я нашел следы погасшего света на полу и стенах. А следу угасших свечей — вот они, порой даже огарочки валяются.
— Зачем ты это подбираешь?
— А вдруг наши свечки догорят раньше, чем мы выйдем?
— … .
— Не ори, не паникуй. Мы выберемся, тут постоянно кто-то ходит — вот же следы. Эх, были бы свечки стеариновые…
— И что бы изменилось?
— Стеарин можно есть, его из бараньего жира делали. Но это раньше. Читала приключения Тома Сойера?
— Читала, представь себе! Там главный бандит умер к катакомбах перед запертой дверью. Другой пример давай.
— Замолчи.
— А ты мне рот не заты…. М-м-ммм!
Я ладонью зажал Ире рот, чтоб расслышать звук, который мне показался. А нет, не показался — впереди явно кто-то бубнил! Не бегом, просто шагом, взявшись за руки, как Том со своей подружкой Бекки, мы шли вперед на звук голосов. А ведь люди! А ведь наши! Наши!!! Делаю жуткое лицо и прижимаю палец к губам, показывая Долгополовой, чтоб молчала. Мы тихонечко пристраиваемся к хвосту экскурсии. Выжили, нашлись, не спалились. Никто нас не хватился все те долгие часы, что мы блуждали в темноте лабиринта. Ну или десять минут, я время не засекал. Незаметно вытряхиваю из кармана подобранные свечные огарки — есть их не придется, жечь тоже. А вы говорите — мокрые ноги.