Второй фронт
Шрифт:
— Чтобы прыгнуть вперед — необходим разбег! Вот этот разбег мы сейчас и делаем. Уже сдвинулись с места и начинаем, хотя еще медленно, но все же начинаем набирать скорость.
— Скорость? — скривил губы Васин. — Какая это скорость — пять — семь танков в сутки? Ну, скажи, что ты, как парторг, сделал, пока меня не было? Ведь на тебя я больше всего надеялся…
— Скажу, — посуровел Костин, задетый за живое. — Ты, как член бюро парткома, должен знать, чем мы занимались. Прежде всего мобилизовали из отделов
— А кто за них будет управляться в отделах?
— Это временная мера. Их мобилизовали, чтоб помочь наладить выпуск танков.
— Двести инженеров погоды не сделают. Надо поднимать весь коллектив.
— Думали и об этом, Александр Борисович. По всем цехам провели открытые партийные собрания, где рассказали о событиях на фронте, призвали и коммунистов, и беспартийных работать, не щадя себя. Многие приняли повышенные обязательства.
— Этого мало! Надо поднимать у рабочих настроение и боевой дух! А у вас по радио передают удручающие сводки Совинформбюро. Газета вообще не упоминает о танках.
— Цензура не разрешает. Газету можно вынести с завода.
— Надо искать другие формы общения с народом. Рассказывать о героизме на фронте. Выпускать «Окна ТАСС», наконец, приглашать артистов для выступления в красных уголках во время обеда.
Костин достал из кармана стопку фотографий и протянул Васину:
— Вот, взгляни, Александр Борисович.
— Что такое?
— Взгляни — сразу поймешь…
Васин сел за стол, Костин встал рядом.
— Это что за портреты? — спросил Васин, рассматривая фотографию.
— Аллея Героев! Такие стенды с портретами лучших людей выставим на дороге у главной проходной.
— Вот! Это то, что надо! — воскликнул Васин. — Когда выставите?
— Все готово. Сегодня ночью поставим.
— Хвалю. Молодцы! Что еще?
— Вот тут… Кривое зеркало. Лодыри, бракоделы, пьяницы.
Васин взглянул и захохотал.
— Здорово! Только надо фамилии.
— Будут и фамилии, Александр Борисович.
— Погоди… погоди. А это что?
— Шаржи на Гитлера, Геринга, Муссолини… Маннергейма.
— Отлично. Очень похожи. Кто нарисовал?
— Кукрыниксы! Наши лишь перерисовали.
— Вот это то, что надо. И, кажется, стихи?
— Да, Демьяна Бедного. И смешно, и хлестко.
— Оказывается, ты, Трофим, тут время даром не терял.
— Нашли художников, поэтов, музыкантов. Создаем агитбригады. Будут выступать прямо в цехах.
— Замечательно! — оживился Васин. — Надо, чтоб в обеденный перерыв в цехах звучали песни и громкий смех. Если этого достигнем — дело пойдет иначе!..
Бронированное кольцо немецких армий с каждым днем смыкалось и сужалось, охватывая Москву с севера и юга. Были заняты Солнечногорск, Крюково, Истра, Малоярославец, Сталиногорск. В некоторых местах немцы приблизились к Москве на сорок километров. Уже подвозились тяжелые осадные орудия.
Как ни сдержанно сообщали сводки Совинформбюро о продвижении немцев, эти краткие горькие слова не могли заглушить и затмить просторные сведения о частных успехах Красной Армии, подробные рассказы о героизме русских воинов. Эти краткие сводки о продвижении врага ранили душу, вызывали тревогу и страх.
Урал хотя и был далеко от фронта, но и здесь люди жили в глубокой тревоге за судьбу Москвы и ложились спать с боязнью за завтрашний день: пройдет он спокойно или принесет беду.
Простым людям трудно было судить о том, как кончится сражение под Москвой, но они твердо, незыблемо верили, что Россию нельзя сокрушить и поставить на колени. Этой верой жила и семья Клейменовых. Теперь под крышей квартиры Гаврилы Никоновича ютились двенадцать человек. Но жили одной дружной семьей, как это исстари было в обычае на Урале.
По вечерам после работы за стол садились все вместе. И расходились по своим углам, прослушав последние известия, ободрив друг друга словами надежды и веры.
Так было и в этот холодный, вьюжный вечер.
Татьяна и Ольга пришли домой закоченевшие и долго отогревались у плиты на кухне. Егор с отцом задержались на партсобрании, но их терпеливо ждали.
За стол сели все вместе кроме Вадика и малышей, которые спали. Ужин был самый простой: мятая картошка с салом, которое привез дед, квашеная капуста и соленые грибы. Хлеб был нарезан тоненькими ломтиками — его не хватало…
Ели молча. Разговор никто не начинал, словно в доме лежал умирающий.
Неожиданно, открыв дверь своим ключом, вошла Зинаида:
— Здравствуйте, приятного аппетита!
— Спасибо! Садись с нами! — пригласила мать.
— Уже поела… За халатом пришла. Завтра перехожу на работу в цех.
— Как? Почему это?
— Было собрание. Все комсомольцы из библиотек решили идти в цеха, делать танки.
— Правильно, Зинуха, — сказал Максим, положив вилку. — А я вот засиделся дома. Завтра тоже пойду на завод.
— Что ты, что ты, Максим? Доктор сказал, что еще две недели продержит дома. Еле на ногах стоишь, — сказала мать.
— Завтра пойду на завод! Не могу больше сидеть. Стыдно…
— Иди, Максим, — вмешался Егор. — Ухов про тебя опять спрашивал.
— И я пойду, дядя Жора, — вскочил Саша. — Я тоже не могу сидеть дармоедом. Хочу мстить за отца. Делать танки. Ты же мне обещал…
Гаврила Никонович глянул на худенького Сашу, нахмурился.
— Ладно, Сашок. Завтра вместе пойдем. Я уже подыскал тебе место, — успокоил Егор.