Второй фронт
Шрифт:
Поужинав, он сразу лег спать и проснулся поздно утром. Еще не открывая глаз, но помня, что ему сегодня не идти на завод, он сладко потянулся и вдруг ощутил в себе прилив жизненных сил, молодость, энергию.
— Таня, Таня! — радостно прошептал он и, потянувшись к ее кровати, открыл глаза.
Кровать оказалась прибранной, и Татьяны не было в комнате. Но, услышав на кухне его шепот, она вошла, присела рядом на кушетку, взяла его шершавую руку и подняла к губам.
— Таня, Танюша! Ты меня еще не разлюбила? — спросил он и, не дожидаясь ответа, обнял
Татьяна вспыхнула от радости и, улыбнувшись, крепко поцеловала его.
— Я очень рада, Егор. Но нас уже зовут завтракать.
— Как? Сейчас? Ведь сегодня же праздник?
— Уже одиннадцать… Вставай, милый, ждут…
За завтраком, узнав, что привезли Максима, Егор возликовал душой и всех потащил в госпиталь…
Весь день и вечер Егор был в приподнятом настроении, шутил, играл с Вадиком и Сашей в домино и смотрел на Татьяну веселыми, ожившими глазами.
Татьяна все эти дни жила в большой тревоге и страхе за Егора. Ей казалось, что он чем-то серьезно болен. Она видела, чувствовала, что он страдает, и ничем не могла помочь. Ей было жаль Егора. Это чувство жалости к нему переполняло ее душу и было сильнее любви. «Ведь там дошли до полного истощения и здесь работают на износ… Ведь так и умереть недолго… А что будет, если он действительно умрет?..» Татьяна отмахивалась от этой путающей мысли и все больше и чате вспоминала малинские счастливые дни.
Поселившийся было в ее сердце образ благополучного счастливчика Колесникова стал тускнеть и меркнуть. А когда Татьяна сегодня утром увидела повеселевшего, ожившего Егора, ей вдруг представилось, что она верила в эту перемену и ждала, упорно ждала счастливого часа…
В этот праздничный день к ней словно вернулось прежнее чувство.
Ужин был скромный, но радостный. Все были счастливы от свидания с Максимом. Полина Андреевна, уложив Вадика, опять вернулась за стол. Все выпили наливки и еще долго сидели за разговорами.
Когда Егор, о чем-то совещавшийся с отцом, вошел в свою комнату, Татьяна бросилась к нему, горячо обняла.
Через ее плечо он увидел, что на этот раз она постелила ему рядом с собой…
Остывший шабот — массивный стальной монолит был поднят из ямы мостовым краном, осмотрен комиссией специалистов и на стальных листах тракторами перетащен во второй кузнечный цех, где его временно установили на бетонных плитах. В могучем теле шабота предстояло просверлить несколько параллельных и наклонных отверстий.
— Выродили чадо — теперь мучайся с ним, — шутливо и в то же время озабоченно сказал Махов, собравший для совета специалистов. — Неужели эту махину придется тащить в ремонтно-механический, где есть расточные станки?
— Легче станки приволочь сюда и приспособить их на месте, — посоветовал кто-то из инженеров.
— Верно, сподручней будет, — поддержал мастер Клейменов.
— Ладно. Так и сделаем, — одобрил Махов и попросил двух инженеров подыскать в цехах необходимые станки.
В тот же день из ремонтно-механического приволокли расточный станок с горизонтальным шпинделем, а из инструментального — радиально-сверлильный, с поворотным шпинделем.
Станки установили на временных фундаментах и пригласили лучших североградских расточников. Работа велась в две смены…
Как-то поздно вечером, когда горизонтальные отверстия уже были готовы и старый расточник Апухтин заканчивал сверление последнего наклонного отверстия, к его станку подошел Махов с плотным человеком в черной кожанке и пыжиковой шапке.
Апухтин — жилистый человек с длинным носом на исхудавшем лице — сосредоточенно делал свое дело.
— Здравствуй, Тихон Семенович! — крикнул человек в кожанке, подойдя вплотную к станку.
Апухтин, услышав свое имя, слегка повернул голову и по седым вискам и темным густым бровям узнал наркома.
Остановив станок, он спрыгнул с подставки.
— Здравствуйте, товарищ нарком.
— Вижу, заканчиваешь сверление?
— Да, товарищ нарком, заканчиваю.
— Как семья — не голодаете?
— Теперь ничего. Спасибо. Понемногу приходим в себя.
— Хорошо. Продолжай, Тихон Семенович! Поговорим в другой раз.
Апухтин вскочил на подставку и включил станок. Парышев осмотрел шабот, и его строгое лицо подобрело.
— Вижу, шабот отлили удачно.
— Да, комиссия дала высокую оценку. Хотел просить вас премировать мастера Клейменова.
— Хорошо, напомните потом… А как с фундаментом для молота?
— Есть заманчивый проект, Алексей Петрович, как раз собирался вам звонить, — сказал Махов. — Хотелось посоветоваться с вами… Может, зайдем ко мне?
— Пойдемте! С этим больше нельзя тянуть…
Парышев, поклонившись Ольге Ивановне, прошел с Маховым в кабинет, разделся, одернув под ремнем гимнастерку, причесал белые волосы и сел к столу.
— Ну-с, показывайте, Сергей Тихонович, что у вас за проект?
— Я объявил конкурс. Проектов было много. Но все не то… И вдруг вчера прибегает ко мне Гольдман — начальник отдела капитального строительства — и весь сияет. «Что случилось?» — спрашиваю. Кричит прямо от двери: «Нашли решение с фундаментом», — и, захлебываясь, начинает объяснять на пальцах… «Чертеж где? Чертеж неси!» — говорю ему. Он пожал плечами и убежал, а к вечеру вернулся с чертежом и с автором проекта инженером Бусовым — скромным, но очень дельным человеком.
Махов выдвинул ящик стола и положил перед Парышевым чертеж. Парышев, взглянув, сразу все понял.
— Предлагают вести работы кессонным способом.
— Да, чтобы предотвратить обвал от сотрясения почвы. Бусов предлагает копку фундамента вести не сверху, как принято обычно, а снизу — шахтным способом. На глубину двадцать метров следует проложить наклонную штольню под острым углом. В ней установить лестницы и передвижные бадьи для выемки грунта.
— Так, понимаю, — сказал Парышев, вглядываясь в чертеж. — А бетон тоже будете подавать через штольню?