Второй после Солнца. Часть вторая
Шрифт:
Но я не постиг тогда ещё законов этого города и, побуждаемый желанием вступить поскорей в отношения с моими друзьями, вступил с ними в отношения посредством следующего послания – Послания к квамосцам:
– Не стоит бгосать окугок на тготуаг – не осенний ведь это лист, и не вогоново пего. Поднимите же его и донесите до угны – либо это сделаю я.
Я хотел, чтоб мои новые друзья, впитав в себя мой жизненный опыт, сразу стали на голову лучше и чище меня.
А
– Бгатья квамосцы, послушайте же меня, – агитировал я их далее, ощутив вспышку интереса к первой части Послания. – Я как и вы – за пегестгойку, я как и вы – за демокгатию, я как и вы – за самодегжавие. Я хочу вместе с вами, во главе с вами стгоить новое спгаведливое общество, где не будет ни цуцундгов, ни гусских, и никто не будет кидать окугки на улицах наших гогодов обгазцового содегжания.
Но здесь я столкнулся с недопониманием со стороны моих новых друзей.
– Ведь я же пгав, а вы не пгавы, и это не вы должны наказать меня, а я должен наказывать вас, но я же вас не нака… Уй-яя! – доводил я истину до своих новых друзей.
О, как я был самонадеян, юный курчаво-лысый Цуцумбер!
– Если господа отпустят меня, они увидят, что я хогоший цуцундг, я – цуцундг-освободитель, – стоял (вернее, лежал) я на своём, маленький упрямый Цуцумбер.
«Цуцундр, да ещё освободитель. Неужели этого недостаточно для моих новых друзей?» – подивился я про себя.
– Цуцундгизм не пгойдёт! – выкинул я свой последний козырь.
Я, наконец, попал в точку и тут же получил за свою меткость весь разыгрываемый в городе комплект призов и наград.
– !Не пройдёт! !Не пройдёт! !Не пройдёт! – подтвердили мои новые друзья, и их дружеские ноги, только что выбивавшие из меня пыль заблуждений, образовали заградительные флеши на пути цуцундризма. – Ты попал в очко, за что тебе респект и уважуха! Мы охренительно зауважали тебя – ты даже не представляешь, как – и готовы на раз-и, два-и исполнить любой твой закидон. Ну давай, мозгуй, что тебя заводит? Хочешь, мы вон того пидора приволочём тебе в пару?
– Я хочу мига, – сказал я, зная наверняка, что мой ответ придётся им по душе.
– Он хочет мига, нас он не хочет, – задумчиво сказали они. – Вот маньяк! У нас нет мига, но мы найдём тебе магду 18 – хочешь?
Мне захотелось немножко покапризничать, и я немножко покапризничал – но только немножко.
– Если нет мига и нет Бибигуль – славной пышной девушки Бибигуль, – сказал я, покапризничав, – я согласен на Магду.
18
Магда – (угол.) красивая женщина.
– Так пошли к Магде, – засуетились они и потащили меня туда, где жили эти таинственные существа, умевшие считать: «Айн, цво, драй» – эти высокие розовощёкие Вольфганги, эти колбасолюбивые Зигфриды.
Когда-то, во сне или в детстве, я ласкал на картинках их лица с упругой, как мне казалось, кожей, я заливал счастливой слюной их коленки – такие круглые, такие наивные… И вот пришло время, к которому я, выходит, тогда готовил себя: время обласкать и залить их уже наяву.
Нас представили друг другу по всем правилам диппротокола, и Вольфганг оказался Вольфгангом, Зигфрид – Зигфридом, а я – мной. Магды среди нас не было, но я не стал настаивать на её немедленном появлении, ибо знал: они и так страдают, им плохо без моей любви, им гадко без моего прощения.
– Пгивет вам, мигные гегманцы, – я поздоровался с ними первым, и мои слёзные железы нешуточно возбудились.
– Здравствуй и ты, свободолюбивый сын цуцундров, – очевидно, ответили мне они по-германски.
И я рассказал им правду:
– Час идёт к часу, и день идёт к ночи, и год идёт к году, и птица выпь пгилетает с болот, когда идёт дождь, я же, маленький гадкий цуцундг, пгибыл к вам возвестить о пгощеньи и молить об ответной любви.
Завороженные неистовой выразительностью моих чувств, суровые тевтоны прослезились: моя страсть растопила даже их тугоплавкие сердца. Они долго трясли мне руку, потом один подарил мне цельную пачку жвачки, а другой – сигарету. Я с благодарностью принял эти символы осознания ими вины перед прошлым и подарил им последний остававшийся у меня сухарик – во имя всеобщей любви и всеобщего же прощения. «Только не подегитесь из-за него – иначе пгощение не сгаботает», – предупредил я – и не напрасно, и вот тогда я и решился спросить про обещанную девушку Магду.
Услышав про Магду, тевтоны спешно свернули свой табор и долго ещё махали мне на прощанье из своих кибиток.
– Ну что, чмо в подштанниках, получил свою Магду? – участливо поинтересовались мои новые друзья. – Пришла пора платить за неё, – участливо напомнили они.
– Мне нечем, дгузья мои, – выдавил я из себя, понимая, что жестоко разочаровываю их. – Последний сухагик я отдал, а заплатить гезинкой или сигагетой я не могу – это подагок дгузей, моих новых гегманских дгузей.
– Но ты же продал Христа! – напомнили мои новые друзья. – А деньги где? – невзначай поинтересовались они.
– Я пгодавал его не один, – попытался я оправдаться за одно из наиболее тяжких моих преступлений – перекинуть хотя бы кусочек вины на моих подельников.
Но попытка не удалась; в их глазах преступленье моё не поддавалось прощению.
– Мент! – крикнули мои новые друзья человеку в форме. – Пока ты там спишь, тут Христа нашего продали, а бабки не возвращают! Давай, мент, впрягайся.