Второй вариант

Теплов Юрий Дмитриевич

— Я жду.

Тот, поглядев на Арояна и поймав одобрение в его взгляде, стал рассказывать. Мытюрин перебил его:

— Когда охотница сказала вам про эту прямую?

— Утром.

— А где вы провели ночь?

Савин смешался, замолк.

— Что же вы не отвечаете?

— В зимовье.

— С охотницей, — не спросил, а словно бы уточнил для себя Мытюрин. — А знаете, как это называется, товарищ старший лейтенант?

— Аморалка! — весело встрял молчавший до сих пор Дрыхлин. — Увы, мы на нее уже не способны.

Савин

весь вскинулся: кто это говорит?.. Значит, аморалка? Вор поганый! Да он не стоит одного Ольгиного ногтя!

Внутреннее напряжение разом схлынуло. Исчезла и та суетливая неуверенность, которую он всегда испытывал, разговаривая с большим начальством. В чем он виноват? Да ни в чем. А если ни в чем, значит, надо говорить прямо и откровенно обо всем, что думаешь. Как Сверяба.

— А вам что надо здесь, Дрыхлин? — спросил почти спокойно. — Здесь соболей нет, товарищ блюститель законов тайги. Воровать не у кого.

— Какие еще соболя, старший лейтенант? — повысил голос Мытюрин.

— Могу объяснить.

Дрыхлин широко улыбался и укоризненно покачивал головой. Ароян предостерегающе наступил Савину на ногу.

— Да, объясните, почему вы сожительствовали с охотницей? Почему бросили карьер и самовольно отлучились почти на сутки? — сказал Мытюрин.

Савин даже задохнулся от возмущения, от бешенства. Да как смеет этот человек оскорблять Ольгу! Ему стало наплевать на все, что случится потом, наплевать на разницу в годах и званиях. Он уже открыл было рот, готовый бросить в лицо оскорбителю грубость. Но его опередил Давлетов:

— Я отпустил Савина.

— Вы?! — не удержался Дрыхлин.

— Так точно.

До этого мгновения Давлетов слушал весь разговор словно бы издалека. Ему казалось, что и он, и Савин тонут в словах. Будто попали в водоворот, и Савин беспомощно барахтается, не видя, за что зацепиться. Было ясно, что не выбраться ему без посторонней помощи. И он, Давлетов, рядом, стоит только протянуть руку. Но тогда уж точно — и сам пойдет ко дну...

Гордые лошадиные головы плавали в прибрежном тумане. Табунщик Давлет играл на камышовой дудочке, а маленький его сын Халиул сидел у костра и слушал табун, слушал песню без слов и видел себя отчаянным батыром в белой папахе и хромовых сапогах.

— Прошу прекратить издевательский разговор, — сказал Давлетов и сам не услышал своего голоса.

Но Мытюрин вдруг смолк, Удивленно поглядев на подполковника. У Арояна вытянулось лицо. И лишь Дрыхлин весело сверкнул маленькими глазками:

— Ай да Халиул Давлетович!

— Идите, товарищ старший лейтенант, — произнес Мытюрин, — вашим поведением займется парторганизация.

Савин вышел. Давлетов переменил положение, уселся удобнее на табурете.

— Вы отдаете себе отчет, товарищ подполковник, в том, что говорите?

— Да.

— В таком случае с вами все ясно. А с вами, товарищ майор Ароян, не все. Не ясно, почему до сих пор не привлекли Савина к партийной ответственности. Сегодня же сделайте это.

— Не имеем права.

— То есть как?

— Во-первых, без партийного расследования Устав КПСС не позволяет привлекать к партийной ответственности. Во-вторых, мы считаем, что для этого нет оснований.

— В таком случае нам не о чем больше разговаривать. Разберется политотдел, — и посмотрел в сторону капитана Пантелеева.

— Разберемся, — солидно ответил тот, и на его лбу мыслителя появились морщины озабоченности.

— А вы, товарищ Давлетов, — сказал Мытюрин, — готовьтесь на отдых. Вам за пятьдесят. Понимаю, что служить тяжело, и сочувствую. Принято решение представить вас к увольнению в запас по выслуге лет. Все!

Он встал. За ним — Дрыхлин с Пантелеевым. Направились к вагонным дверям. У порога Мытюрин остановился.

— И запомните, товарищ Давлетов: завтра же выйти на запроектированную трассу. На запроектированную! Иначе и увольнение ваше в запас произойдет с большими неприятностями. До свидания.

Они остались вдвоем. Давлетов так и сидел на своем табурете. Ароян мерил шагами узкое пространство между печкой и дверью. Подошел к столу, на котором сиротливо лежала оставленная Мытюриным савинская заявка. Перелистал ее, не обнаружив каких-либо пометок на страницах. Сказал:

— Даже не зарегистрировали.

— Какая теперь разница, — тускло откликнулся Давлетов.

— Да не отчаивайтесь так! Все может еще перемениться!

— Нет, Рубик, не переменится. — И сам не заметил, и Ароян не обратил внимания, что прозвучало просто тоскливое «Рубик», без отчества. — Не переменится. Да и сам чувствую, что пора.

— Теперь-то как раз и не пора.

— А силы еще есть, — продолжал Давлетов. — Как буду без армии? Помру.

— Да вы что, Халиул Давлетович? Возьмите себя в руки! Когда это еще случится, если случится? А за порогом — жизнь. И Савин вон топчется, которому вы нужны.

— Да-да, жизнь уже за порогом. Передайте, пожалуйста, Коротееву радиограмму, пусть возвращается на Юмурчен.

— Ни в коем случае, Халиул Давлетович! Разве можно отступать? Это значит признать ошибку, которую мы не совершали. Давайте сегодня же соберем всех коммунистов, что есть в наличии, и поговорим откровенно.

— А смысл?

— Это не фронт, Халиул Давлетович. И даже не учения. И даже не боевая подготовка. Это производственные дела, Халиул Давлетович. И партийная организация имеет в данном случае право контроля за деятельностью администрации. Вот и смысл: мнение людей узнаем.

— Что это изменит?

— Мнение коллектива, командир, может многое изменить.

— Я не смогу сделать доклада.

— А доклада и не будет. Просто информация. Моя информация.