Вторжение
Шрифт:
— Успокойтесь, — возник в сознании голос Иосифа Виссарионовича, — я здесь, вместе с вами…
— Но почему вас не вижу? — обеспокоенно спросил Станислав. — Где вы? И скоро ли кончится эта канитель?
— Уже кончилась, — усмешливо произнес Отец всех времен и народов. — Мы прибыли… А пребываю я в вас самом, молодой человек. Уж извините, что воспользовался писателем как средством транспортировки, был некое время вторым вашим Я, если хотите супер-Эго, понимаешь…
«Сдается мне, что товарищ Сталин давно уже сидит в моем существе, — весело подумал писатель. — И потому, естественно, перемещается всюду со мною… И я даже советуюсь с ним, теперь уже по-настоящему
— Не переоцените возможности товарища Сталина, — отозвался вождь и мелко закашлял. — И поздравляю вас с прибытием!
Тут Станислав Гагарин ощутил, что движение кокона прекратилось, стеклянные стенки исчезли, под ногами возникло нечто твердое. Он попробовал ногой на прочность, движения ничем не стеснялись, но вокруг клубился светлый туман, точнее, находилась во взвешенном состоянии некая взвесь, вроде мороси, или как называют подобное состояние атмосферы на Дальнем Востоке — бус.
Впереди и левее возникло вдруг желтое пятно, будто там вспыхнул прожектор. Еще несколько мгновений — и бус исчез. Станислав Гагарин почувствовал: он стоит в огромном, но пустом зале, сводов которого не в состоянии рассмотреть, так высоки они и невидимы из-за бокового источника света, направленного прямо в глаза.
Он уверенно поднял ногу и сделал первый шаг, направляясь к прожектору, или Бог его знает чему, светившему из Неизвестности.
— Ему здесь неуютно, — услыхал он голос Иосифа Виссарионовича, обращенный к третьему лицу, явно присутствующему рядом.
Пространство стремительно сжалось, и Станислав Гагарин очутился вдруг в каюте баржи номер двадцать три, на которой работал некогда шкипером в Калининградском рыбном порту, когда его со вселенским позором выгнали из преподавателей юридического института. Именно в этой каюте написал он в блокноте рассказ «Шкипер», определивший для него путь в литературу.
Рассказ потом напечатал Олег Попцов в «Сельской молодежи», но дело не в этом…
— Почему именно сюда? — спросил Станислав.
— Отсюда начался основной отсчет вашей судьбы, — пояснил голос Сталина. — Такие, понимаешь, пироги… О чем вы хотели спросить нас, молодой человек?
— Разве вы не один сейчас, товарищ Сталин? — схитрил, прикинулся несоображающим писатель.
— Вас слышат Зодчие Мира, — просто, без пафоса сообщил Иосиф Виссарионович.
«Какая честь!» — стараясь удержать иронический скепсис в приличных рамках, мысленно воскликнул Станислав Гагарин.
Вслух же сказал:
— Нельзя ли сменить интерьер? Да, с этой каютой связаны определенные воспоминания, именно в ней писал я рассказ «Шкипер», в котором мой герой восклицает: «И где их только делают, эти кирпичи для меня?!» Вот и мне хотелось бы спросить вас об этом… Почему судьба ровным счетом ничего не преподносит писателю Станиславу Гагарину без борьбы? Кто постоянно сует мне палки в колеса? Почему у Станислава Гагарина столько врагов, хотя и ничего, кроме добра, от него не видели люди? Как случается, что я и мои действия, всегда направленные к общему благу, неугодны тем, от кого так или иначе зависит мой успех, в котором опять-таки столь мало личного… Вы олицетворяете Добро, не так ли? Я пытаюсь творить Добро, но именно в этом занятии мне постоянно мешают. Кто в этом повинен?
— Они вас слышат, Зодчие Мира, — услышал писатель голос Отца народов. — Если позволите, буду говорить от их имени…
— А нельзя ли вам показаться, товарищ Сталин? — попросил писатель. — Не
Станислав еще не договорил фразу, как почувствовал в руках металлический холод, цепко охватил поручень детской коляски. Стены каюты раздвинулись, ярко осветило улицу солнце.
«Это же улица Офицерская в Кенигсберге, — сообразил Станислав Гагарин. — Здесь, в двадцатом доме, жил я с детьми и Верой! Гриша Красногор приютил, благодетель…»
— Приятное воспоминание? — спросил вождь.
Он шел рядом с писателем, ласково улыбаясь маленькой девочке, лежавшей в коляске.
— Хорошая у вас дочь, — вздохнув, проговорил Сталин.
— Если б вы знали, какого внука она мне принесет лет через двадцать, — хвастливо сказал писатель.
— Знаю, — ответил Сталин, — видел его недавно… Отличный парень!
— А мой вопрос?
— Нигил сине кауза, — сказал Сталин. — Ничего не бывает без причин… Так переводятся эти слова со столь любимой вами латыни. Верно, вы несете людям только Добро. Но как вам лучше об этом сказать… Оно у вас напористое, понимаешь, в какой-то мере даже агрессивное. А сей оттенок настораживает людей. Они полагают, что вам это делание Добра для чего-то необходимо, будто некий личный интерес в этих стараниях имеется. Усекаете? Противятся люди вашему добру. Не всегда, увы, понимают его. Поэтому перестаньте быть добрым. Все и успокоятся, когда увидят: Станислав Гагарин отнюдь не лучше остальных.
— Чушь какая! — возмутился писатель. — Другим я, никогда не буду.
— И еще один имеется порок… Скорее недостаток в методе. Порок — слишком сильно, понимаешь, сказано. Меряете других людей на собственный аршин, молодой человек. Это главное, понимаешь, заблуждение. Мне это тоже было присуще. Если я могу, то почему этого же не могут остальные человеки, окружающие меня?! Коварное заблуждение…
— Что же делать?
— Поверить в неравенство людей. Это ведь так диалектично, а вы справедливо ратуете именно за диалектический подход к явлениям жизни. Знаю по себе: обидно, когда ты отдаешь людям себя без остатка, а люди считают тебя тираном. Наш вам совет: оставайтесь самим собой.
— Werde Werdu bist, — задумчиво процитировал Гете писатель. — Именно так я и стремился прожить жизнь. Чтобы черти не переплавили на оловянные ложки…
— Тогда все правильно, тогда все в порядке, — оживился Сталин. — Но Елену Станиславну пора уже кормить. Если не возражаете, я верну ее матери.
— Спасибо за то, что дали мне возможность увидеть дочь маленькой, — искренне поблагодарил писатель. — Когда я буду складывать эти строки утром 10 декабря 1990 года в Голицынском доме творчества, мне вспомнится, как снилась мне моя Елена минувшей ночью. Спасибо!
— Теперь у нас к вам вопрос, — заговорил Сталин.
Он по-прежнему шел рядом с коляской, на полшага впереди счастливого отца, коляска не исчезала, еще несколько минут позволили Зодчие Мира побыть Станиславу Гагарину с любимой маленькой дочкой.
— Как далеко вы пойдете в борьбе с ломехузами, агентами вечных наших и ваших врагов, несущих на Землю вселенское Зло? — спросил вождь.
— Пойду до конца, — твердо ответил писатель.
…Он стоял на борту ракетного катера, подходившего к мысу Тарханкут, который впервые видел так близко, ибо на пути из Одессы в Крым и обратно проходил его гораздо мористее.