Вуивра
Шрифт:
В общем и целом, семья отнеслась к решению Арсена с прохладцей. В нём усматривали спешку, неприличную и едва ли не оскорбительную для старика. Дело выглядело так, будто они принуждают его покинуть ферму, опасаясь, как бы он не остался здесь навсегда. Это было тем более тягостно, что Луиза непрестанно повторяла старику, что его отъезд не к спеху, что он может не торопясь собраться с мыслями и подготовиться к своей новой жизни, и что на ферме он всегда найдёт кров и пищу. Вся эта безотлагательность раздражала и огорчала её. Кроме того, в семье Мюзелье находили несуразной мысль о постройке дома за «четыре су», неизбежно тесного, в то время как в Во-ле-Девере было несколько домов, сдававшихся внаём, где за незначительную плату Юрбен имел бы более просторное жилище и больше удобств. Всем этим открыто высказанным возражениям Арсен не счёл нужным противопоставлять собственные доводы, а только заявил: «Что решено, то решено. Если дом ему не понравится, всегда будет в его
Виктор наблюдал из кухонного окна за отъезжающей повозкой с молчаливым негодованием. Он запретил себе участвовать в том, что считал несправедливой и оскорбительной расправой, да и вообще глупостью. В течение двух последних дней он не упускал ни одного случая, чтобы объяснить Юрбену, какими чувствами руководствуется Арсен в этой затее и какие она влечёт за собой неудобства. Он неоднократно пытался подтолкнуть Юрбена к тому, чтобы тот открыто высказался против этого замысла. Старик ничего не ответил. Однако и он сам, причём ещё в большей степени, чем остальные, относился к этому предприятию отрицательно. Сам дом интересовал его мало. Он даже не собирался взвешивать все его преимущества и неудобства. Однако поспешность, с которой Арсен переселял его, и особенно проявляемая им при этом непреклонность наполняли сердце старика горечью. Когда Юрбен думал, с какой щедрой нежностью и заботливостью он относился к этому мальчику с самого раннего детства, ему начинало казаться, что он дарил свою любовь чудовищу. Он говорил себе, что лучше было бы полюбить собаку.
Арсен вёл лошадь под уздцы. Им предстояло пройти не более трёхсот метров. Там виден был куст шиповника, росший у дороги на самом краю участка. Юрбен шёл рядом с телегой и не сводил глаз с приземистой, крепкой фигуры жестокосердного мальчишки. «Если бы не он, — размышлял Юрбен, — никому никогда и в голову бы не пришло прогнать меня с фермы и я до конца дней своих прожил бы там, где прошла добрая половина жизни». Юрбен всегда знал, что его юный хозяин суров, но до последнего времени верил в его дружелюбие, и своё разочарование в Арсене переносил даже болезненнее, чем мысль о разлуке и одиночестве. Когда он запрягал на конюшне лошадь и к нему подошёл Арсен, чтобы помочь, он чуть было не спросил его, за что тот на него сердится, но гордость не позволила ему.
Было ещё светло, но поскольку солнце уже село, можно было приниматься за работу. Несколько минут назад привёз на своей ручной тележке мешки с известью и инструменты каменщик Жукье. Вечером к нему должен был присоединиться и его сын. Каменщик уже обмерял участок складным метром и вбивал в землю вешки. Дом Юрбена должен был иметь две комнаты, одну — окнами на дорогу и изгородь, другую — с видом на реку. Арсену хотелось, чтобы фасад располагался между ясенем и вишневым деревом, отстоящими от будущего дома на восемь-десять метров. Поскольку времени было в обрез, они решили сэкономить на трудоёмкой кирпичной кладке, чтобы сделать как можно больше отверстий. В каждой из комнат должно было быть по два больших окна, которые столяр мог поставить на место в любой момент. Чтобы дом был прочным, каркас делался из брёвен, а промежутки заполнялись кирпичной кладкой. Первым делом нужно было вырыть четыре ямы, чтобы установить в них стойки, поддерживающие каркас в четырёх углах дома. Старик распряг лошадь, которая пошла домой сама, и с сердцем, полным обиды, принялся копать землю с той добросовестностью, какую он вкладывал вообще во всякое дело. Этой землёй никто никогда не пользовался, за исключением мендёровских свиней, ворошивших только верхний её слой, а от летней засухи она ссохлась ещё больше. Пока Арсен и Юрбен копали, Жукье прорыл желобок вдоль натянутого между ямами каната. Поскольку предполагалось соорудить лёгкий дом, мощный фундамент не требовался. Плотник и столяр прибыли вместе и привезли телегу с деталями остова, окнами, дверями и досками. Не теряя времени на приветствие, они принялись разгружать и складывать в определённом порядке детали конструкции и, пользуясь тем, что было ещё светло, стали кое-какие из них сразу же собирать. Работников подгоняло время, и все шестеро мужчин работали молча, за исключением Жукье, злившегося на то, что его сын запаздывает. «Вот увидите, этот дармоед никак не может выбраться от Жюде. В субботу вечером их теперь просто не удержишь». У обочины дороги иногда останавливались любопытные, которые, стесняясь того, что сами не работают, почти тотчас же удалялись прочь. Предложил свои услуги Арсену и Бейя, правда, без особого пыла и не преминув заметить, что одежда на нём не рабочая. Арсен отказался и, улучив минуту, когда они оказались чуть в стороне от остальных, сказал ему вполголоса: «Завтра в пять часов вечера у пруда. Ну, знаешь, там около сливной трубы». Бейя только затем и пришёл, чтобы договориться об этой встрече.
— Я бы с удовольствием помог вам, — сказал он, — но настаивать не стану.
Члены семейства Мендёр сидели за столом и смотрели на стройку через кухонное окно. «Это не наше дело», — высказался Ноэль, но ему и самому трудно было удержаться от наблюдения
— И прежде всего слишком уж они размахнулись. Я уверен, что до рассвета они не сделают и половины.
— Если они будут продолжать в таком же темпе, — заметила Жюльетта, — то, по-моему, они построят дом уже к середине ночи.
— Когда нужно биться об заклад в пользу Арсена, ты всегда тут как тут. Но сколько ни смотри на него затуманенными глазами, быстрее он работать от этого не будет.
— Не всё ли равно, — вмешался Ноэль, — закончат они или нет. Придираться никто не будет. Я припоминаю, когда три года назад магазин делал для себя дом, так на рассвете стояли ровно две стены. И никто же не стал крючкотворствовать.
— Возможно, что и так, — возразил Арман, — но я как-никак гражданин коммуны, и если всё не будет сделано как надо, то я не стану стесняться и заявлю протест. У каждого своё право. Если они хотят помешать нам выпускать на этот участок свиней, то пусть хотя бы работают как положено. А то слишком хорошо устроились. Не понимаю, с какой стати я должен делать Арсену подарок. Он-то мне не делает подарков.
— Сделай одолжение, помолчи. Хорошо бы мы выглядели, если бы стали мешать Юрбену строить для себя жильё. Меня так нисколько не смущает, что он будет там жить.
— Вы поступайте, как хотите, а я не допущу, чтобы обворовывали коммуну. И надо думать, другие меня послушают и признают, что я прав.
Ноэль едва не вспылил, но Жюльетта со спокойным видом, вызвавшим ярость брата, сказала:
— Ах, оставьте, папа, дом наверняка будет готов к завтрашнему утру. Нечего гадать да горячиться из-за пустяков.
Жермена в споре не участвовала и неотрывно смотрела в окно своими красивыми коровьими глазами. Зрелище всех этих мужчин, суетящихся так близко, что можно было их окликнуть, взволновало ей кровь. К середине ужина ей уже с трудом давалось сидение на стуле.
— Кажется, я слышала, как в конюшне заржал жеребец, — ответила она на какой-то вопрос матери. — Пойду посмотрю, не отвязался ли он.
— Сиди на месте, — велел отец.
Ненасытная вновь плюхнулась на стул. Из груди, раздавшейся до середины стола, вырвался вздох, от которого один ус Ноэля подлетел к уху, а шерсть кота, сидевшего в углу кухни, встала торчком.
Руководил работами плотник, распределявший и координировавший совместные усилия. Укладка деревянных деталей, из которых состоял каркас здания, была по его части. Несмотря на то что конструкция была продумана и рассчитана заранее, на каждом шагу нужно было что-то изобретать, решая возникавшие проблемы. Пока плотник устанавливал и подгонял элементы каркаса, столяр закреплял их гвоздями, подрезал выступавшие концы досок, вбивал клинья. Жукье заполнял промежутки кирпичами и раствором. Арсен и Юрбен выполняли функции чернорабочих, подносили стройматериалы, выдалбливали необходимые отверстия и, когда было нужно, меняли угол наклона ацетиленовых фонарей. Около десяти часов появилась и Белетта, которая умело занялась освещением стройки, перемещаясь вместе с фонарём туда, куда её звали. Двигаясь в ночной тьме, пучок яркого света вдруг вырывал из мрака фигуру человека или ряды пшеничных снопов на стерне по другую сторону дороги. Белетте доставляли удовольствие эти маленькие победы над ночью, и у неё возникал соблазн поиграть со светом, но мужчины призывали её к порядку и грубо ругали, не обращая внимания ни на её женский пол, ни на её молодость. Вскоре после появления Белетты на дороге послышался громоподобный стук башмаков и в свете фонарей возникла Жермена Мендёр. Ослеплённая, она внезапно остановилась, но её мигающие глаза уже искали добычу. Грудь и зад её медленно колыхались, непрерывно увеличивая амплитуду движения. Арсен, занятый с Юрбеном тяжёлой балкой, оценил опасность. Его осенило, и он передал свою ношу Ненасытной, попросив отнести балку плотнику. Жермена взяла её обеими рукам, ловко сбалансировала груз и двинулась вперёд твёрдым, осторожным шагом. И пыл её сразу прошёл. Когда требовались большие затраты мускульной энергии, работа неудержимо влекла её. Поэтому Арсену даже не потребовалось ставить перед Жерменой другие задачи. Она поступила в распоряжение плотника и, забыв зачем пришла, стала выполнять работу нескольких паровых машин. Некоторые проблемы установки конструкций на место благодаря Жермене значительно упростились. Белетта не раз забывалась, глядя на грудь Ненасытной, и вздыхала от зависти.
Юрбен, загоревшись тем же азартом, что и остальные, забыл про свою обиду. Вместе с ними он вёл игру против времени и ночи, и поскольку спешка занимала все его нервы, он думал теперь лишь о том, чтобы выиграть пари. Смысл и цель предприятия почти стёрлись в его сознании. Хотя при этом ему несколько раз случалось останавливаться напротив дома, чтобы окинуть его взглядом целиком. И всякий раз, слегка потрясённый, он вновь принимался за дело со смутным и мимолётным ощущением, что его личность как-то меняется. Казалось, что между ним и домом постепенно устанавливается связь.