Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

Робертс Джеффри

Куда более проблематичными оказались дискуссии между СССР и Западом об учреждении новой международной организации безопасности вместо дискредитировавшей себя и практически умершей Лиги Наций. Советы были бы рады окончательно похоронить Лигу. В декабре 1939 г. СССР, после того как он напал на Финляндию, приобрел позорное звание единственного государства, которого исключили из Лиги за агрессию (Япония, Италия и Германия покинули ее по своей воле). Создание союзниками новой организации – которую решили назвать ООН – не только стало сладкой местью, но и возвращало СССР статус мировой державы первого ранга.

Трехсторонние переговоры с англичанами и американцами открылись в начале 1944 г. Их кульминацией стала конференция союзников в Думбартон-Оксе, состоявшаяся в августе–сентябре того же года46. С советской стороны большую часть работы по подготовке встречи провел Литвинов, и он наметил три основных вопроса: во-первых, проследить, что все решения, принятые руководящим органом новой организации –

Советом Безопасности, – были поддержаны всеми сверхдержавами. Во-вторых, следовало принять меры по гарантии послевоенной безопасности через ряд двусторонних и многосторонних соглашений между сверхдержавами, принятых независимо от структур ООН. Литвинов говорил, что опыт Лиги Наций показал, что сверхдержавы больше «любят» соглашения, заключенные между ними лично, и не всегда склонны придерживаться общих обязательств по коллективной безопасности. В-третьих, следовало учредить региональные суборганизации по типу ООН, которые послужат инфраструктурой для сверхдержав при разделе мира на сферы влияния.

Судя по жалобам Литвинова на то, что его ноты и меморандумы игнорируются, Молотов не сильно интересовался его идеями. О взглядах самого наркома можно судить по тому, что сказал на внутренних обсуждениях советский посол в Японии Яков Малик. Малик сделал два предупреждающих замечания. Первое – хотя мысль о ведущей роли сверхдержав в новой организации имеет право на существование, СССР не стоило бы взваливать на себя чрезмерную инициативу в данном вопросе, помня о вероятных возражениях со стороны небольших стран. Малик предлагал сначала дать американцам и англичанам озвучить их позицию. Второе, создание региональной организации, что разделит мир на большие зоны ответственности сопряжено с одной проблемой: может получиться так, что СССР окажется исключен из областей (либо займет там маргинальное положение), где он имеет жизненно важные интересы, например на Дальнем Востоке. Анализ Малика предполагал, что отношения между сверхдержавами будут более свободными, нежели чем те, что рисовал Литвинов, а новая международная организация будет создаваться постепенно.

Последнее слово было конечно же за Сталиным. И 20 июля Молотов принес ему черновой вариант директив для советской делегации на конференцию в Думбартон-Оксе. Туда не вошла концепция об сепаратных соглашениях между сверхдержавами, которую так усердно продвигал Литвинов, а по поводу региональной организации говорилось, что у сверхдержав должно быть право на участие во всех подразделениях нового международного органа безопасности. В начале августа инструкции были скорректированы в свете материалов, представленных англичанами и американцами, и переданы Сталину на финальное утверждение. Молотов обратил внимание генсека на два пункта. Во-первых, в соответствии с пожеланием Штатов, Франция теперь входила в постоянные члены Совета Безопасности (вместе с Британией, Китаем, США и СССР). Во-вторых, в связи с тем, что Англия и Соединенные Штаты не стали озвучивать свою позицию по поводу региональной организации, Советскому Союзу также стоило бы промолчать47.

Литвинов расстроился из-за такого итога и сообщил по секрету норвежскому послу, что есть некоторые разногласия между его взглядами и официальной советской позицией, которая «выступает за международную организацию более свободного толка». В октябре 1944 г. он пожаловался Эдгару Сноу, левому американскому журналисту, что его, Литвинова, «первоначальный план отбросили; а вместо него в Думбартон-Оксе советский представитель Андрей Громыко вытащил из кармана совершенно другой проект»48.

Громыко был преемником Литвинова на посту посла в Соединенные Штаты; он же возглавил советскую делегацию в Думбартон-Оксе. Проект, который вытащил из кармана Громыко, основывался на директивах, полученных советской делегацией. Согласно инструкциям, делегации следовало добиваться учреждения международной организации, которой будет руководить исполнительный орган из сверхдержав49.

Позиции СССР и США с Британией в общем и целом совпали, и основная масса предполагаемых договоренностей в Думбартон-Оксе была достигнута. Главным камнем преткновения на переговорах стал вопрос о праве вето для постоянных членов будущего Совета Безопасности. Советы настаивали на принципе согласия и отвергали компромиссное предложение США и Британии о том, что право вето не будет применяться в тех случаях, когда сверхдержава будет напрямую вовлечена в полемику по безопасности. 9 сентября Рузвельт обратился к Сталину с просьбой принять точку зрения Запада, но советский диктатор остался стоять на своем и 14-го числа ответил: «Я должен сказать, что для успеха деятельности Международной организации безопасности немалое значение будет иметь порядок голосования в Совете, имея в виду важность того, чтобы Совет работал на основе принципа согласованности и единогласия четырех ведущих держав по всем вопросам, включая и те, которые непосредственно касаются одной из этих стран»50.

При всей своей важности, встреча в Думбартон-Оксе была не единственным пунктом дипломатической программы Молотова в то лето. Приближалась конференция, и вдруг внутри «Большой тройки» разразился кризис в связи с советской политикой по отношению к Варшавскому восстанию в августе 1944

г. Польские националисты попытались захватить власть в столице до прибытия Красной Армии, которая стремительно двигалась к Варшаве. К сожалению, советские наступательные операции провалились, столкнувшись с мощной немецкой обороной города. Кое-кто утверждал, что Сталин преднамеренно приостановил наступление советских войск, чтобы дать немцам возможность подавить бунт и, таким образом, избавиться от поляков-антикоммунистов. Эти подозрения усилились, когда СССР не стал сотрудничать с англичанами и американцами, старавшимися сбросить по воздуху ресурсы для повстанцев. На самом деле Сталин рассчитывал занять Варшаву легко и быстро (город не сдавался до января 1945 г.) и был уверен: Красная Армия и польские коммунисты-союзники сумеют разобраться с националистическими настроениями. В таком контексте советский вождь был готов даже оказать восставшим помощь. Лишь когда Красная Армия не сумела взять Варшаву и поляки обвинили СССР в провале мятежа, Сталин занял куда более жесткую позицию. Английского и американского послов в Москве испугал категорический отказ Советов участвовать в помощи Запада восставшим. После встречи 17 августа Гарриман сообщил: «Последние беседы с Вышинским и особенно с Молотовым заставляют меня полагать, что их распирает ощущение власти и они думают, что смогут навязать свою волю всем остальным странам»51. Впрочем, к сентябрю отношения улучшились, и СССР сбросил с самолетов материальные ресурсы для последних повстанцев, еще остававшихся в Варшаве.

Польша была не единственной страной, куда летом 1944 г. вступила Красная Армия. Вход в Румынию 20 августа спровоцировал там внутренний кризис и государственный переворот, в результате которого к власти пришло новое правительство, заявившее о лояльности по отношению к союзникам. 31 августа Красная Армия заняла Бухарест, а через несколько дней в Москву прибыла румынская делегация для переговоров о мире. 12 сентября был подписан договор о прекращении конфликта. А 5 сентября Советский Союз объявил войну Болгарии – единственному участнику Оси, который не участвовал в нападении на СССР. Однако страна сотрудничала с Германией другими способами, в том числе объявила войну Великобритании и Соединенным Штатам. Впрочем, это был чисто символический жест, почти не имевший реальных последствий. Снова имел место государственный переворот, и к концу сентября Болгария сдалась, а еще через месяц подписала мирный договор. Когда Красная Армия вошла в Словакию и Югославию и направилась к границам Венгрии, та взмолилась о перемирии. Но Германия ее оккупировала, сорвав мирные переговоры, и только в феврале 1945 г. СССР освободил Будапешт.

СТАЛИН И ЧЕРЧИЛЛЬ ДЕЛЯТ МИР

На фоне этих событий произошла одна из самых важных дипломатических встреч за всю Вторую мировую войну. 9 октября Черчилль прибыл в Москву. Это был уже второй его визит в советскую столицу. Он тут же отправился в Кремль на обед. Затем Черчилль встретился со Сталиным и передал советскому руководителю бумагу с проектом разделения Балкан на британскую и советскую зоны влияния. Доли распределялись следующим образом: 90/10 России в Румынии; 90/10 Британии в Греции; Югославия и Венгрия – 50/50; Болгария 75/25 в пользу России. Сталин пометил список галочкой и вернул его Черчиллю. Чуть позже на этой встрече диктатор заметил, что болгарскую долю стоит поправить на 90/10, чтобы она была равна румынской. У Сталина или, возможно, Молотова после встречи возникли кое-какие соображения. Когда на следующий день Молотов встретился с Иденом, он заявил, что в Венгрии СССР положена доля 75/25. Кроме того, он потребовал разделить Югославию в соотношении 60/40. Этот вопрос был окончательно урегулирован на встрече 11 октября: Югославия останется в соотношении 50/50, а Болгария и Венгрия будут поделены 80/20 в пользу Советов52.

Что же означали эти доли? Наибольшего взаимопонимания Иден и Молотов достигли, вырабатывая практическое определение Союзнической контрольной комиссии (СКК), которая должна была руководить оккупацией Болгарии. Советы собирались применить к Болгарии модель, которую они уже опробовали на Румынии, – оккупацией управляет СКК, но фактически англичане и американцы в принятии решений не участвуют. Обосновывали этот порядок тем, что любая союзная страна или группа стран, осуществляющая военную оккупацию вражеского государства, должна находиться под чьим-то контролем. Такой принцип был установлен во время англо-американской оккупации Италии в 1943 г. Таким образом, дележ Болгарии Иденом и Молотовым представлял собой отчаянную попытку Британии застолбить за собой большее право голоса в оккупационном режиме (на том основании, что эти две страны пребывали в состоянии войны свыше трех лет). Молотов не возражал против символических уступок, но ничто не должно было подрывать влияние Советов в занятых странах. СССР намеревался ввести войска и в Венгрию, поэтому Сталин и Молотов хотели заранее обговорить свои оккупационные права. С этой целью они и предложили внести поправку в предложение Черчилля о разделе этой страны в соотношении 50/50. Югославия принадлежала к числу скорее союзников, нежели врагов. Это означало, что в ней нельзя устанавливать оккупационный режим. Так что о смысле долей 50/50 для англичан и русских оставалось только гадать.