Выбор оружия
Шрифт:
Остался сидеть за стойкой, все еще сохраняя на окаменелом лице улыбку, словно отпечаток лица Маквиллена. Бармен бесшумно приблизился:
– Сеньор что-нибудь желает?
– Виски… двойное… со льдом… – ответил Белосельцев, глядя, как удаляется в черной руке бармена стеклянный, с растаявшим льдом стакан.
Глава двадцать первая
Его африканская поездка подходила к концу. Он мог возвращаться домой, увозя в душе огромную многоцветную одиссею войны, которую изложит в Москве черно-белым языком аналитической записки. Разместит в стеклянных коробках бабочек с Кунене, с Лимпопо, с побережий двух океанов. После краткого, похожего на сладкий обморок отпуска станет готовиться к новому рейду. Здесь, в Мозамбике,
Замкомбата Антониу Нуареш, похожий на выпускника колледжа своей молодостью, очками, маленькой кожаной папочкой и обручальным кольцом, любезно встретил Белосельцева в расположении части.
– К нам пришло уведомление о том, что советский журналист желает принять участие в операции. Командир поручил мне вас встретить.
Пятая бригада размещалась в казармах, где прежде квартировал португальский колониальный гарнизон. Окруженная бетонной стеной территория с угловыми башнями топорщилась сквозь амбразуры стволами пулеметов. Было людно, шумно. Солдаты с оружием, вещмешками стояли повзводно у грузовиков, ожидая команды грузиться.
Белосельцев чувствовал их молодое нетерпение, возбуждение, вызванное прикосновением к оружию, ожиданием опасности. И хотелось ободрить их, пожелать удачи. Но из казармы вышел офицер, упругий и цепкий, и прямо с крыльца, со ступенек, зычно, командирским рыком, как офицеры всех армий мира, крикнул:
– По машинам!..
Солдаты подхватили вещевые мешки, автоматы, запрыгивали в грузовики, под тенты. Грузовики дымили, урчали, медленно проезжали мимо шлагбаума.
Много часов подряд они катили в военном джипе, возглавляя колонну. Пересекали саванну, пробираясь сквозь безводное пекло, по шоссе, по пыльным проселкам, по едва намеченным колеям, в безлистых колючих зарослях, среди которых, как печи сожженных домов, стояли высокие черные термитники.
– Мы окружили несколько баз противника, – рассказывал Антониу, упираясь ногами в трубу гранатомета. – Наша задача – не дать им уйти. Мы подтягиваем подкрепления для решительного штурма.
– Я хотел увидеть, как проходит операция, – отвечал Белосельцев, борясь с дурнотой и сонливостью. – Напишу репортаж о штурме базы.
– Туда можно было бы попасть вертолетом, – сказал Антониу. – Но вертолет сломался. Будем добираться машинами, а потом пешей колонной.
Белосельцев что-то отвечал. Проваливался в обморочное забытье, прижимаясь головой к металлической стойке джипа, слыша, как мерно подвывает мотор и позвякивает под ногами гранатомет. Очнулся, когда джип встал у подножия холма, у полевого командного пункта, где под брезентовым тентом, прямо на земле сидели офицеры. Была раскрыта карта. Работала рация. Прижимаясь к невысоким кустам, лежали солдаты охранения. Колонна грузовиков остановилась поодаль, машины колебались в горячем воздухе, и казалось, что грузовики испаряются. Пополнение выгружалось, стаскивало оружие, амуницию.
– Машинами дальше нельзя, – сказал Антониу. – Бой в часовом переходе отсюда. Вы можете отдохнуть здесь, под тентами. Офицеры расскажут вам о ходе операции. Или придется идти в маршевой колонне, пешком.
Усталость и вялость его были непомерны. Возникло искушение остаться. Преодолеть неразумную потребность все знать и видеть, всему быть свидетелем. Соразмерить ее со своими тающими силами, с немощью и усталостью. Опыт, за которым он сейчас гнался, не приблизит его к пониманию сокровенной истины, объясняющей смысл бытия. Будет повторением
Ему не следует идти с солдатами, а надо остаться здесь, дождаться конца наступления, услышать рассказ об атаке, просмотреть захваченные в бою документы. Еще один бой, малый эпизод в нескончаемой африканской войне.
Искушение продолжалось недолго. Он нацедил из бака в алюминиевую кружку воды. Выпил теплую влагу, которая пролилась сквозь кожу мгновенным горячим потом.
– С вашего позволения, Антониу, я примкну к батальону и проследую в район осажденной базы.
Солдаты, сойдя с грузовиков, укрывались в тени. Одни играли в карты, сыпали разноцветную масть, кидали мелкие деньги. Другие сбросили бутсы, шевелили голыми пальцами, наслаждаясь прохладой. Третьи лежали, отрешенно смотрели в небо.
От брезентового тента раздалась команда. Приближаясь, шли офицеры. Солдаты вскакивали, гремели оружием, зашнуровывали бутсы. Строились в колонну.
К Белосельцеву подошел Антониу:
– Мы пойдем в середине колонны. Так безопаснее. Таков приказ командира.
Он шагал в растянувшейся утомленной колонне, среди мерного шуршания подошв. Серая пыль, поднятая головой колонны, туманила солнце, оседала на потное лицо, обжигала при вдохах гортань. Казалось, колонна продвигается сквозь рыхлый горячий камень.
Белосельцев чувствовал сквозь подошву ожоги песка. Делая шаг, старался остудить стопу. Но жар в башмаках копился. Он ставил ногу в отпечаток солдатской бутсы, словно на уголь.
Рядом мерно, молча двигались чернолицые люди. Тускло мерцало оружие. Пахло потом, ружейной смазкой. Его лицо, покрытое едкой жижей, горело. Рядом худой солдат с кровяными белками цедил сквозь оскаленные зубы воздух. Щека у него кровоточила, и он то и дело драл ногтями зудящую рану.
Хотелось пить. Хотелось размочить жесткую коросту на губах. Хотелось холодного ветра, чтобы прорвал завесу пыли, развеял зловоние немытых человеческих тел. Хотелось тени, сумрака, чтобы погасло фиолетовое, обжигающее зрачки свечение на близком стволе миномета. Белосельцев шагал, стараясь не отстать, не создать в колонне затора, он, белый, москвич, среди черных длинноногих солдат, окружавших его своим колыханием, увлекавших по африканской саванне к рубежу атаки. Он старался одолеть усталость, старался представить, что в эту минуту делают на другой половине Земли его друзья и знакомые. Могут ли вообразить его под палящим африканским солнцем в недрах воюющего континента. Мог ли он сам в своей юности вообразить, что такое возможно.
Они перевалили холмы, оставив за спиной белесое пепелище с волнистой бороздой на песке – след от прошедшей колонны. С вершины увидели редкий лесной массив с прогалами, похожий на плешивую шкуру. Из этого грязно-зеленого войлока, из чахнущих от безводья деревьев донеслись два гулких металлических выстрела, должно быть, из базуки, и длинное эхо потянулось размытой металлической полосой. Звуки выстрелов изменили царящее в колонне настроение. Не взбодрили людей, а растревожили их и вспугнули. Солдаты тревожно вглядывались, остановившись, топтались на вершине. Офицеры хриплыми от жажды голосами понукали солдат, гнали их в долину. Людская масса без строя, валом стала сползать вниз. Белосельцев чувствовал, как набивается в башмаки горячий песок и натертым стопам невыносимо горячо. Но не было возможности остановиться, вытряхнуть песок. Сзади напирали, давили молодые, бурно дышащие тела, теснили мешками, оружием.
Спустились в ложбину навстречу нечастой стрельбе. Здесь был натянут тент, стояла короткоствольная пушечка с помятым щитком. Под тентом сидели офицеры. Под кустом, накрытая ветками, круглилась большая бочка. Офицеры поднимались навстречу колонне, радовались ее появлению. Солдаты повалили к бочке, расшвыривали ветки, гремели металлом, черпали воду. Те, кто ждал своей очереди, нетерпеливо, раздраженно топтались. Те, кто напился, блаженно, утомленно отходили, ложились на траву.
– Прошу вас. – Блестя глянцевитым лицом, облизывая пересохшие, еще не коснувшиеся влаги губы, Антониу протянул Белосельцеву флягу. – Вы можете отдохнуть в тени.