Выборг. Рай
Шрифт:
Однажды Андрей проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что стоматолог, к которому он обратился с зубной болью, во время процесса лечения сошел с ума и принялся один за другим выдирать у него зубы. Очнувшись от ночного морока, Андрей наскоро позавтракал яйцом всмятку, сделал глоток кофе и быстро выкурил первую утреннюю сигарету. Этот неизменно одинаковый завтрак придал ему как обычно сил и возможности дойти до архитектурного бюро, где он служил, или работал, как кому нравится. Для себя он считал, что служил. Потому как служил городу.
Выйдя на улицу ранним летним утром, он быстро пошел в сторону Рыночной площади. Недалеко от нее располагалось его место службы. По мере приближения к месту назначения его
Андрей ускорил шаг и перешел на бег, хотя с его пятидесятилетним стажем курильщика без тормозов это был подвиг. Приблизившись на короткое расстояние, он увидел собственный кошмар материализовавшимся. Механизм, напоминающий экскаватор, трудился над каменным покрытием площади. Отличался он от обычного экскаватора тем, что вместо ковша на конце членистой лапы руки был расположен огромный металлический отбойный молоток, который молотил по старинной брусчатке, покрывавшей поверхность площади. Камни эти представляли собой прямоугольные параллелепипеды, изготовленные во времена правления царя Петра Первого, то есть в петровское время. Агрегат выковыривал гранитные кирпичи, а рабочие-эмигранты складывали их в ровные прямоугольные кубы.
Андрей беспомощно огляделся, он хотел закричать, но краем сознания понял, что в таком шуме это бессмысленно. Его метущийся взгляд остановился на человеке в желтой каске с папкой в руке.
– Вы что творите, – задыхаясь и переходя с крика на шепот, произнес Андрей, обращаясь к распорядителю страшного действия.
– Вы кто? – равнодушно осведомился человек в каске, взглядом не отрываясь от бумаги, которую читал.
– Архитектор города. Вы… Вы понимаете, что совершаете преступление?
– Да ну? Ну, читайте, вот подпись архитектора вашего города, господин самозванец, – произнес обладатель желтой каски и протянул Андрею бумагу, на которую смотрел до этого сам.
Андрей схватил бумагу и понял, что ничего прочесть не сможет. Глаза слезились от пота, а может быть, от дикого волнения, которое охватило все его существо.
Следующие два часа он провел рядом с кабинетом Кепта, а затем в самом кабинете.
Он говорил и говорил, он пытался встать на колени, но главный архитектор города старина Кепт лишь горестно вздыхал и почему-то твердил об увеличении фондов на охранные мероприятия, на создание концепции городского развития, в котором он, Андрей, всенепременно примет участие.
– Андрей, – говорил старина Кепт, – мы сражаемся за прошлое, а людям нужно настоящее. Вот предписание санитарной службы области. Поверхность, где расположен рынок, должна иметь асфальтовое покрытие, удобное для уборки и помывки дезинфицирующими растворами. Ты скажи, рынок нужен городу? Нужен. Теперь представь, его закроют по нашей вине. Так нас с тобой вынесут отсюда и будут бить долго, а в конце концов уволят, и вместо нас придут другие, и они-то точно весь город под нож пустят. Ты этого хочешь?
Так говорил старина Кепт, седой латыш, внук расстрелянного сталиниста деда, сын умершего от пьянства коммуниста отца, главный архитектор старинного города Выборга, доставшегося как трофей русскому государству по наследству от советской империи, а ранее безжалостно отнятого СССРом у Финляндии в честь победы над фашистской коалицией.
Кепт писал монографии о Выборге, об архитектурных шедеврах, доставшихся от трудолюбивых финских и шведских строителей и гениальных архитекторов. Их охотно печатали в финских и шведских специальных журналах, иногда сопровождая публикации небольшими гонорарами, что было очень кстати в это слегка голодное время.
Вконец выбившись из сил от разговора, где не было собеседников,
Умом он принял бесполезность дальнейших своих усилий по прекращению надругательства над историческим центром города Выборга. Вспомнил и о страшном сне-предупреждении. Отмел несколько безумных идей, таких как стрельба из охотничьего ружья по машинам или кража вывороченных из тела площади гранитных кирпичей, с тем чтобы потом вернуть их на место. И пришел к выводу, что единственное, что он сможет реально сделать, – это написать губернатору с приложением исторической справки и опираясь на свой авторитет. Его авторитет, ему казалось, сильно вырос после вручения ему международной премии, премии за его публикации в «Выборгской газете» и «Ленинградских ведомостях», которые перепечатывала иногда «Хельсинки Саномат», столичная финская газета. Премия была присуждена за вклад в спасение исторической части города Выборга.
Премию вручали в Стокгольме, и это придавало ей несомненный вес ввиду соседства с Нобелевской премией. Те дни были одними из лучших в его жизни. Он находился внутри самого что ни на есть буржуазного общества высшего порядка, ему жали руки люди со знакомыми лицами и узнаваемыми фамилиями из новостных лент. Позднее, как ни странно, он получил и на родине премию, с той же формулировкой: за вклад в спасение. Вручал ему ее губернатор Ленобласти и даже подмигнул при вручении и публично назвал гражданином с неравнодушной позицией. Позднее губернатор урезал реставрационный фонд, и так нищий и куцый, с формулировкой: тратят непонятно на что бюджетные деньги. Андрей все же написал и стал ждать ответа.
Его ожидания были прерваны предельно жестко и даже беспощадно.
Однажды он проснулся от запаха дыма. Проклиная себя за оставленные в пепельнице сигареты и за свое опасное, безрассудное курение в постели перед сном, он бросился тушить источник дыма и не нашел его. Пепельница была пуста. Помойное ведро тоже. Нигде в квартире ничего не горело. Он распахнул окно, и в лицо ему ударил ночной густой воздух с запахом сирени, что цвела под окнами его многоэтажного дома, в котором он проживал на пятом этаже в крохотной однокомнатной квартире – подарке холостякам от генсека Хрущева. Нигде ничего не горело, но стойкий запах не покидал его. И вдруг пришло чувство, словно опять он опрокинул горячую чашку чая себе на брюки. Андрей быстро оделся и почти сбежал по ступенькам во двор, сжимая в руке недавно купленный на губернаторскую премию новомодный телефон с Интернетом.
Он быстро пошел в сторону Красной площади, к центру города, где неизменный гранитный Ленин неизменно протягивал руку, призывал не делать этого или, наоборот, просил заплатить ему, что бы он не делал этого.
Андрей через каждую минуту нажатием кнопки обновлял сайт «Выборгских новостей».
Управляли сайтом знакомые ему молодые ребята, такие же фанатики журналисты, как и он, влюбленные в старый город, но совершенно, в отличие от него, не изжеванные жизнью.
И наконец, на экране своего чудо-телефона он увидел то, чего больше всего боялся. Он увидел фотографию пожара. Горел один из его самых любимых домов. Горел дом, за который он меньше всего опасался. Там располагалась воинская часть. Точнее, ее штаб, где в архитектурных излишествах прежних веков сидели пузатые майоры, сновали с бумагами в руках девушки рядовые, которых нельзя было заставить отжиматься от пола или делать влажную уборку помещений. За многие старинные дома, шедевры прежних архитекторов, он опасался не на шутку. Там жили бомжи. Они, эти дома, были под угрозой пожара уже долгое время. Но штаб? И тем не менее штаб пылал, и очень было сомнительно, что его подожгли финские злые диверсанты.