Выборг. Рай
Шрифт:
– Забавно, конечно. Но не то, что бы я хотел.
– Ну, извините, но шпионской деятельности Василия я не наблюдал.
– А вот я вам сейчас фотографию покажу, а вы мне расскажите, что да как.
– Что это?
– Это мансарда, которую вы, Константин, в лице вашей фирмы возводили на чердаке дома по улице… Э-э-э… Карла Маркса. Вот. Будете отрицать, что возводили?
– Возводил. Хорошо помню. Был мороз тогда. Трубы несколько раз замерзали водяные. Приходилось разбирать.
– А троса тоже вы заводили?
– Какие троса?
– Вы видите, эта комната, которую вы не отрицаете, что возводили, висит на тросах.
– Я не имею к этому никакого отношения. Вот на фото,
– То есть вы подобную конструкцию не возводили?
– Разумеется, нет.
– Совсем не разумеется. Документы сохранились? Чертежи?
– Да какие документы? Какие чертежи на строительство частной мансарды? Вот у Василия да, разрешение было на строительство. Тогда многие кинулись чердаки застраивать, но разрешение получить было трудно. Но не Васе.
– Вот как.
– Ну да. Он же распорядителем этого фонда был. Карточка «Выборг». Финские туристы могли без визы заплатить небольшой сбор и посетить их бывший город. Бензин там. Водка, проститутки. Некоторые и в Питер ездили, кто покультурней. Никто их из дорожной полиции не трогал. Суммы набегали немалые. Ясно, что к Василию всегда была очередь просителей разного рода, из чиновников в основном, хотя решение о выделении денег не он принимал, а мэр и его заместитель. Но я скажу так. Вот распоряжались деньгами с этой карты три человека. И я так понимаю, могли присвоить эти деньги, ни перед кем шапку не ломая. А мы с помощью этой карточки десяток больниц и школ отремонтировали, и купола золоченого на соборе отродясь не было, с екатерининских времен. А это все бывшие коммунисты.
– Меня, вообще-то, политические взгляды ваши не очень тревожат. Я по другому ведомству. Меня интересует, кто конструкцию эту на крыше создал. С какой целью – вы и сами догадались, а вот кто монтировал – жгуче хочется знать. И если вы врете, то это срок, Константин. Немалый. Пособничество врагам государства называется. Срок для вас и для вашего Сергея.
– Могу только повторить, что сам пребываю в удивлении, граничащем с недоумением. Как вообще это возможно было сделать?
– На этой прекрасной ноте и расстанемся на сегодня, но не навсегда. И хотя я почти верю, что вы ни при чем, однако что-то вы скрываете. Нас все ж таки учат в системе, не все еще разложилось. А вот что вы скрываете, мне бы хотелось знать.
А скрывал он вот такую же осень. Только в Хельсинки, в чудесном парке, с запахом прелой листвы и первого льда в темных лужах. Да, многие моряки знают, что лед пахнет. И он на всю жизнь запомнил свою первую навигацию, ожидание ее на судне у причала и острый запах тающего льда перед первым рейсом в эту тихую и чудную страну Финляндию. Со спокойными улыбчивыми людьми, с правильным размеренным городским движением транспорта, с ароматом тонких духов в частных магазинах и сытным, аппетитным запахом неведомой на его родине пиццы.
А теперь они сидели на террасе деревянного ресторанчика, то ли уцелевшего, то ли стилизованного под довоенную архитектуру городов Финляндии. Он знал, что Василий позвал его не просто так. Общих дел уже давно не было. Президент на бегу, на коленке ликвидировал фонд «Карточка Выборг», и теперь они были просто знакомые люди, не связанные почти ничем, кроме общих воспоминаний о работе. И тогда Василий сказал. Просто, без всяких эмоций:
– Я скоро умру. Рак, знаешь ли.
Они затем молчали оба довольно долго. А она прошла рядом. Точь-в-точь как в рассказе «Снега
– Собственно, тебя я позвал по одной причине. Предупредить. Они остатки денег на счету попытаются украсть. Да украдут. Никто их не остановит. Но тебя, возможно, будут расспрашивать. Другие люди, не они. Ты не говори ничего, если сможешь. Если сможешь, конечно. Дело в том, что так может случиться, что начнут под семью мою копать, а мне этот хвост в этой жизни оставлять не хочется, не должен я что-то оставлять такое. Эта просьба ни к чему особо не обязывает. Но я, как любой нормальный мужик, стараюсь убрать за собой. Ты же помнишь, кем я был. Портфельный инвестор, это еще до карточки. Вылез, помню, из поезда Питер – Хельсинки. А в кармане сто марок. И напутствие бывших одноклассников по институту, одногруппников. Все как один майоры нашей доблестной спецслужбы, с жадными глазами и проворными руками. Но ничего. Справился. Получил портфель инвестиций для нашего русского бизнеса. А карточка – быстро как-то и неожиданно. Что-то совпадение велико. Не успел диагноз получить на руки, а через неделю карточку прикрыли. Ну да ладно. Мне сейчас Надю нужно защитить. Там же ни у кого совести нету, ну селекция такая отрицательная. Помнишь, мы о судьбах Родины говорили? Я думаю, до тебя не дойдет, но лучше вообще ничего не говори – ни о работе, вообще ничего. В нашей стране, ты знаешь, сам на себя не наговоришь – и будешь в порядке. А если сдуру откровенничать начнешь по русской привычке, тут и начнешь себя в паутину заматывать. Одно слово неосторожное, второе.
– Да я, собственно, никаких секретов не знаю.
– Это понятно. Но я все ж предупредил. Дал совет. Дурацкая привычка, Страна Советов. Помнишь, канадцы играли с нашими, и против них вышла команда «Крылья Советов»? Они чуть головы не поломали. Знаешь, Костя, почему я боюсь смерти? Надю я так люблю, что мне страшно с ней расставаться на такое долгое время.
Палач
Виктор Константинович Могилевец пользовался большим авторитетом, и авторитет этот имел строго мужское начало. В его основании лежали способность и умение проявлять насилие.
И как многие обладатели подобной способности, сильные и мужественные мужчины, он ненавидел насилие. Когда-то он участвовал в олимпиаде по смешанным единоборствам, был не последний человек в мире в этом виде спорта. Было это давно. Но навыки остались навсегда. Это как умение ездить на велосипеде. Ну, тренировался изредка, особенно если заключенные прибывали из мира спорта – боксеры, борцы, рукопашники.
Виктор сидел в своем недавно отремонтированном за счет норвежского фонда «Помощь России» кабинете и пил коньяк. Чувствовал он себя отвратительно, так же как и всегда, когда приезжала очередная комиссия. В последнее время проверяющие зачастили. И причиной этого было его знакомство, он был уверен в этом, с добрыми норвежскими христианами, которые стали помогать тюрьме с ремонтом в обмен на возможность ее посещения.
Тюрьма стала на глазах преображаться и медленно, но неуклонно превращаться в подобную же тюрьму, но европейского типа. И они зачастили. Проверки непонятно чего. «От зависти», – думал Виктор и, наливая коньяк в стакан и опрокидывая его внутрь, вслух повторял:
– Как мухи на говно, как мухи на говно…
Это вместо того, чтобы похвалить, пусть даже не приказом, устно. Или что-то. Ну, снабжение улучшить, ну, наконец, хотя бы прекратить запихивать к нему осужденных на долгие срока, ведь это всегда проблема, это всегда люди со связями, и, значит, проблемы неизбежны. Вместо этого проверка за проверкой.