Выкорчеванная
Шрифт:
Но когда он считал обреченным себя, я его спасла. А я еще так мало знала, запинаясь на каждом шаге от одной невероятной вещи к другой. Я представила себе боль, ожидавшую меня после открытия нужного заклинания в книгах — месяц, год спустя:
— Еще нет, — прошептала я в ответ: — еще нет.
Если прежде я была посредственной ученицей, то теперь превратилась в ужасную, но в ином смысле. Я погрузилась с головой в книги, и даже заглядывала в те, что он не позволял брать с полок, если не мог поймать меня за руку. Я просмотрела все и вся, что смогла найти, хваталась за новые заклинания, прорабатывала их в лучшем случае до середины, бросала и торопилась
Почти каждые несколько дней находилось что-нибудь обещающее слабую надежду, способное убедить меня, что стоит попробовать. Дракон отводил меня вниз к Касе, чтобы испытать мое новое средство, что бывало намного чаще, чем по-настоящему стоящих попытки находок. Он позволил перевернуть свою библиотеку вверх дном, и не было ни одного упрека, если я проливала на его стол масло или рассыпала порошки. Он больше не настаивал, чтобы я отпустила Касю. За это и его молчание я его еще больше ненавидела, потому что понимала, что он позволяет мне самой убедиться в бесплодности моих попыток.
Она… та тварь, что в ней жила… больше не пыталась притворяться. Она следила за мной своими птичьими глазами, и слегка улыбалась жутковатой улыбкой, когда мои труды пропадали втуне:
— Нешка-Агнешка, — порой тихо напевала она раз за разом, когда я пробовала новое заклинание, чтобы я сбивалась. Обратно я возвращалась, чувствуя себя избитой и больной до самых костей, чтобы снова в слезах с трудом вскарабкаться вверх по лестнице.
А тем временем в долине цвела весна. Если бы я потрудилась выглянуть из окна, что в последнее время я делала крайне редко, я бы увидела, как каждый день ставшее белым бурное течение Веретянницы уносит прочь тающий лед, как на лугах образуются обширные проталины, ползущие следом за отступающим снегом вверх по горным склонам. По долине серебряными струнами проносились ливни, а я внутри Башни иссыхала как пустыня. Я заглянула на каждую страницу Ягиной книжечки, и во множество других томов, содержащих более подходящие мне заклинания, а также все, что бы мне не предлагал Дракон. Множество заклинаний исцеления, очищения, обновления, жизни — я перепробовала все, что обещало малейшую надежду.
Люди в долине праздновали приход весны и начало Сева: в Ольшанке сложили настолько большой настолько большой костер из сухих дров, что его было отличной видно из Башни. Я в это время была одна в библиотеке, и услышав донесенную ветром отдаленную музыку, выглянула в окно, чтобы полюбоваться праздником. Мне показалось, что вся долина наполнилась жизнью: каждый росток устремился вверх, окружавшие деревни рощи покрылись легкой призрачной светло-зеленой дымкой. А глубоко внизу, в том холодном колодце в своей могиле сидела Кася. Я отвернулась, опустила голову на руки, навалившись на стол и расплакалась.
Когда я снова подняла покрасневшее и зареванное лицо, волшебник сидел рядом, глядя в окно с унылым лицом. Его руки со сцепленными пальцами были сложены на коленях, словно он старался сдержать себя, чтобы не прикоснуться ко мне. Передо мной на столе лежал положенный им платок. Я взяла его, вытерла слезы и высморкалась.
— Однажды, в молодости, я тоже пытался, — отрывисто произнес он: — Я жил тогда в столице. И была одна женщина… — его губы чуть скривились в полу-усмешке. — Первая красавица при дворе, естественно. Думаю, теперь, когда она уже сорок лет, как в могиле, не будет ничего дурного, если я назову ее имя: графиня Людмила.
Я смотрела на него с открытым ртом, не зная, что поразило меня сильнее. Он — Дракон, который всегда жил и будет жить в Башне, неизменная величина, как западные горы. Сама мысль о том, что он когда-то жил в другом месте, что был молодым казалась очевидно невероятной. А с другой стороны, меня поражала сама мысль, что он любил женщину, которая уже сорок лет как умерла. Теперь я умела читать его лицо, но посмотрев сейчас, я снова удивилась. В уголках его глаз и губ были морщинки, если их искать, но это все, что выдавало его возраст. Во всем остальном он был молодым человеком: с четким профилем, темными без следа седины волосами, с бледной, не обветренной кожей на щеках, и длинными, грациозными руками. Я попыталась представить его себе молодым придворным волшебником: его наряд почти подходит для ухаживания за знатной дамой… но тут мое воображение запротестовало. Для меня он был затворником, живущим среди книг и перегонных кубов, между библиотекой и лабораторией.
— Это она… оказалась осквернена? — беспомощно спросила я.
— О, нет. Не она, — ответил он. — Ее муж. — Он замолчал, и я принялась гадать, станет ли он продолжать. Дракон никогда мне не рассказывал о себе, и ни разу не мог упомянуть двор без презрения. Спустя мгновение он продолжил, и я, зачарованная рассказом, превратилась в слух.
— Граф был послом в Росии, где договаривался о перемирии. Он ездил через перевал, вернулся с неприемлемыми для нас условиями и следами скверны. В доме Людмилы жила знахарка, ее няня, которая знала достаточно, чтобы ее предупредить. Объявив всем, что граф заболел, его заперли в подвале, засыпав дверь солью.
Никому в столице не было дела до поведения красивой молодой женщины, пока отсутствовал ее престарелый супруг. И менее всего мне, когда она избрала меня предметом своей охоты. В ту пору я был молод и глуп одновременно, а также довольно самоуверенным, веря, что мое волшебство внушает скорее восхищение, чем тревогу. Она же была не только умна, но и достаточно настойчива, чтобы воспользоваться моим тщеславием. К тому времени, когда она попросила меня спасти ее мужа, я уже был у нее на крючке.
— Она хорошо разбиралась в человеческой природе, — сухо продолжал он. — Она сказала, что не может оставить его в подобном состоянии. Что готова пожертвовать двором, титулом, репутацией, но ее честь заставляет ее оставаться рядом с мужем, пока он остается оскверненным. И лишь его исцеление позволит ей освободиться, чтобы сбежать со мной. Она нажала одновременно на мои эгоизм и гордость. Уверяю тебя, обещая спасти ее мужа, я чувствовал себя героем. А потом она позволила мне его увидеть.
Он умолк. Я сидела как мышка под совиным логовом, боясь дышать, лишь бы он продолжал. Он словно ушел в себя, взгляд потух, и я почувствовала единение с ним, вспомнив ужасающие насмешки привязанного к кровати Иржи, странное выражение глаз Каси, и знала, что у меня сейчас похожее выражение лица.
— В попытках я потратил полгода, — наконец сказал Дракон. — К тому времени я уже считался самым могущественным чародеем Польни, и был уверен, нет таких дел, которые мне были бы не по плечу. Я перетряхнул всю королевскую, а так же университетскую библиотеки, приготовил множество лекарств, — он взмахнул рукой в сторону открытой книжечки Яги. — Именно тогда я приобрел ее, среди многих прочих куда менее разумных попыток. Ничто не помогло.
Его губы вновь скривились.
— Потом я прибыл сюда, — он изобразил одним пальцем круг, подразумевая Башню. — Тогда от Чащи вас защищала другая ведьма, Ворона. Я думал у нее есть ответ. Она наконец начала дряхлеть, и большинство придворных чародеев тщательно старались ее избегать. Никто не хотел оказаться на ее месте после ее смерти. Однако я этого не опасался. Я был слишком силен, чтобы удалять меня от трона.