Высшая каста
Шрифт:
На том и распрощались.
Проводив гостя, Лаврентий Павлович попросил свежего чаю погорячее и достал из сейфа совместную записку заместителя Берии по Специальному комитету генерала Бориса Ванникова и гения ядерной физики Игоря Курчатова – научного руководителя атомного проекта.
Документ под грифом «Сов. секретно» предполагал три адреса: Сталину, Берии и Маленкову, хотя обычно Ванников бумаги подобного рода направлял сначала ему, чтобы сам Берия, в зависимости от содержания и значения, передавал их дальше. Здесь же Ванников нарушал установленный порядок, что могло произойти только по распоряжению Кобы. В докладе излагались причины, по которым испытания водородной бомбы не могли состояться в поставленный Берией срок – в ноябре и откладывались еще на шесть месяцев.
Сталин хоть и исповедовал принцип «незаменимых у нас не бывает», однако, благодаря атомному проекту, признавал в Берии исключение из этого правила. До войны практическое применение исследований физики ядерного ядра казалось абсолютной фантастикой и вариацией на тему поиска Шамбалы по лекалам Рериха и расстрелянного троцкиста Блюмкина, добывавшего оккультные формулы для большевистского правительства. Дело было неблагодарное, цель туманна, а ответственность колоссальна, поскольку параллельно и Англия, и Америка, и Германия бились над ядерной загадкой. В конце 30-х Сталин поручил это дело Берии, посчитав главной движущей силой советского атомного проекта технический шпионаж. Красным вождям методы экспроприации и в науке казались наиболее очевидными. Отечественным же физикам-ядерщикам отводилась роль «талмудистов», должных расшифровывать краденые «манускрипты».
28 сентября 1942 года, через полтора месяца после старта «Манхэттенского проекта», Государственный комитет обороны принял постановление № ГКО-2352сс «Об организации работ по урану». 12 апреля 1943 года при Академии наук СССР создали Лабораторию № 2, руководить которой поставили сорокалетнего Курчатова.
Лаврентий Павлович оказался на высоте. Ему удалось взять под контроль весь ход работ отца ядерного оружия Роберта Оппенгеймера. Через двенадцать дней после сборки первой американской атомной бомбы описание ее устройства уже лежало на столе Берии. Но получаемые бериевскими агентами сведения позволяли лишь скромно копировать американские разработки и в режиме самообразования готовить собственные атомные кадры.
Ближе всех к изобретению ядерного оружия стояла Германия, которой не хватило буквально полугода, чтобы взорвать над небом стран антигитлеровской коалиции «сотни тысяч солнц». Не случайно немецкие физики, чертежи и оборудование стали самой желанной добычей союзников, обладание которой сулило мировое господство.
В отличие от Сталина, ничего не понимавшего в роскоши, Берия умел быть благодарным, осыпав академика Курчатова царскими почестями. Игорь Васильевич по итогам испытаний первой атомной бомбы получил полмиллиона рублей, особняк в Москве, дачу в Подмосковье и правительственный ЗИС-110.
К первому января 1951 года в арсенале страны насчитывалось уже девять атомных бомб, но, лежавшие в кладовой, они продолжали оставаться лишь гордостью научных достижений и испытательным материалом, но не грозным оружием. Не себя же бомбой подрывать, а до супостата три с лишним тонны накрепко запаянного в металлическую обертку «солнца с бурей» надо еще исхитриться добросить. И только 18 октября 1951 года, сбросив с дальнего тяжелого бомбардировщика Ту-4 атомную бомбу РДС-3 в сорок две килотонны мощностью, взорвавшуюся в 380 метрах над Семипалатинским полигоном, удалось, наконец, уравняться в силе с Америкой.
Атомный триумф Берия замкнул на себя, став незаменимым посредником между Сталиным, учеными и сотнями тысяч советских граждан, отдававших силы и здоровье ядерной славе Красной империи.
Лаврентий Павлович понимал, что пока в глазах Сталина является единоличным руководителем атомного проекта, он неприкосновенен, и вождь раз за разом будет закрывать глаза на внутриполитические шалости своего техногенного маршала, прощая даже убийства собственных соратников. Но теперь-то дело сделано, работа налажена, планы начертаны на много лет вперед. Конечно, еще продолжалась работа, начатая в августе 1950 года, над зенитно-ракетной системой противовоздушной обороны «Беркут», которой занималась КБ-1, где на должности главного конструктора трудился сын Лаврентия Павловича – Серго. Еще через месяц, на ноябрь 52-го, запланированы испытания водородной бомбы, успех которых окончательно выведет СССР в лидеры ядерной гонки. И на этом незаменимость Берии будет исчерпана. Вместо него может встать Ванников. Да кто угодно может управлять созданной и отлаженной им отраслью. И вот тогда на Берию вместо очередных орденов и регалий повесят расстрельные дела, перегибы и бесчинства, как в свое время на Ежова.
В 1950 году американская контрразведка раскрыла всю советскую агентурную сеть, действовавшую в США и Англии. В Лондоне арестован наш главный атомный разведчик Клаус Фукс, который и сдаст чету Розенбергов. Работа с агентурой велась под руководством атомного маршала. Ответственность за крупнейший провал в истории советской разведки в свете мингрельского дела и сионистского заговора в МГБ Сталин не преминет возложить на Берию. И мотив подберут весьма подходящий – попытка Берии заручиться поддержкой зарубежных спецслужб в подготовке заговора против Сталина.
«Коба – большо-ой любитель таких фокусов». – Лаврений Павлович помянул сгинувших Тухачевского, Якира, Зиновьева, Ежова.
Глава 19. «Сталинской партии ратник могучий»
Тягостные мысли прервала рулада белого аппарата, по которому звонили только два человека – сам Хозяин или его личный секретарь. Холодным тоном Поскребышев известил о совещании у Сталина в двадцать два часа. Лаврентий Павлович хорошо знал, что в аппаратных играх личное отношение к соратникам принято держать при себе. Лакмусовой бумажкой в этом вопросе остаются секретари и жены, уважающие или презирающие тебя ровно настолько, насколько уважает или презирает тебя шеф или супруг. Металлический тембр Поскребышева ничего хорошего не сулил. Возможно, это связано с недовольством Сталина переносом испытаний, возможно, докладом Огольцова о ходе расследования.
«Татарина этого надо убирать, своей собачьей верностью он погубит все мероприятие». – Берия снял пенсне и зажмурился.
– Лаврентий Павлович, – постучавшись, в кабинет вкрался Саркисов. – Судоплатов прибыл, ждет в адресе.
– Очень вовремя. – Берия глубоко вздохнул, словно в затхлой камере открыли форточку. – Готовь машину. Выезд тихий.
– Есть! – Хозяйская радость передалась слуге.
Тихий выезд означал передвижение маршала на ЗИМе [6] без охраны, за исключением Саркисова. Автомобиль всегда стоял под парами для поездок на конфиденциальные встречи или же для доставки-отправки дорогих сердцу маршала дам.
6
Выпускавшийся на заводе им. Молотова лимузин, для номенклатурной прослойки уровня замминистров и первых секретарей обкомов.
В свежей послевоенной пятиэтажке, отстроенной пленными немцами, просторная трехкомнатная квартира использовалась для нужд сердечных, реже – для встреч с Гоглидзе или Судоплатовым. Квартиру, с большим вкусом обставленную трофейной мебелью, Лаврентию Павловичу подарил Жуков. Берия «барахольство» презирал, но подношениями не брезговал. Самую большую комнату занимал массивный спальный гарнитур из красного дерева немецких мастеров конца XIX века. Опочивальню вывезли из австрийского замка какого-то барона. Барон был стар, бездетен, в нацистской партии не состоял, однако коллекция фламандской живописи и прочее фамильное добро не позволили ему уйти от возмездия за преступления против мира и человечности. В том же духе гостиная и кабинет конспиративной квартиры, несочетаемые с обоями московской обойной фабрики и ивановским текстилем на окнах, превращали квартиру в антикварную комиссионку.