Высшая каста
Шрифт:
– Здоровое недоверие – хорошая основа для совместной работы, – уголки Мишиных губ надменно дернулись.
– Узнаю брата Кобу, – Мозгалевский похлопал товарища по плечу.
В зале появился охранник Блудова и, дождавшись барской отмашки, подошел к столу.
– Михаил Арленович, – охранник склонился над шефом, придерживая оттопыривавшую пиджак кобуру. – Вот трубка, как вы просили. Взял самую дорогую, какая была. Папиросы «Герцеговина Флор» больше не производят. Поэтому взял три пачки «Казбека».
Друзья азартно переглянулись, Блудов же, не обращая внимания на усмешливые взгляды, жадно выпотрошил в трубку две папиросы.
– Ты же не куришь, Мишань, – Красноперов подлил товарищу вина.
– Я и сейчас не курю. Баловство все это. – Блудов со странной ловкостью втянул пламя спички в бриаровую чашку курительного прибора.
– Арленыч, не переживай ты, как ни крути, социализм построил, – Красноперов с удовольствием прислушивался к терпкому дыму.
– Строить социализм и построить социализм – две вещи разные, – чеканно изрек Блудов.
– Миш, нам с тобой после нашего путешествия можно по миру ездить с лекциями «Построение социализма в отдельно взятой стране».
– Точно! – оживилась Вика, заскучавшая в сложном разговоре. – Поехали на Кубу, там кокосы, социализм и машинки печатные, наверное, еще остались.
– А ведь удивительно. – Красноперов перебил Вику, словно стесняясь ее речевых оборотов. – Наш социализм с ядерным молотком сгорел за семьдесят лет, а их с папайей и ромом живет и здравствует. Не зазорно и старость встретить в этом коммунистическом раю.
– Гавана впечатляет, – вздохнул Мозгалевский, вспоминая семейный отпуск пятилетней давности. – Город похож на величественный средневековый костел, который за десять лет варварски превратили в дом культуры, нарубили новых улиц, размалевали тысячелетнюю историю революцией и Че Геварой. Кубинский социализм – это твоя некогда любимая «Сассикайя», разлитая в пластиковые стаканчики.
– Но ведь они держатся! Они свободны! – возразил Красноперов.
– Обезьянья свобода, – пожал плечами Мозгалевский. – В отличие от всех коммунистических режимов, у них очень своеобразный подход к охранительству. Кубинцы могут исповедовать любую религию. Быть масонами, геями, педофилами, пить кока-колу и ездить на американских машинах. Тотальная свобода совести и потребления, точнее иллюзия последней, поскольку большинство кубинцев не могут себе позволить даже выкурить кубинскую сигару.
– Они же там все курят, – удивилась Вика.
– Курят они самый дешевый табак – шлак, который остается от сигар, скрученных для ненавистных капиталистов. Одна «Соhiba» [5] на Кубе стоит половину средней зарплаты кубинца.
– Вот кубинцы и бегут в Америку, – вставил Блудов.
– Бегут, – подтвердил Мозгалевский. – Раньше бегство из страны приравнивалось к государственной измене. В США плыли тысячи недовольных Кастро. Потом, когда американцы заголосили о попираемых правах человека, Фидель выделил квоту на желающих покинуть Остров свободы – двадцать тысяч в год. Желающими переехать в Америку почему-то оказались исключительно ненормальные в прямом смысле этого слова. За два года на Кубе опустели все психиатрические лечебницы.
5
Популярная марка кубинских сигар.
– Свобода – удел сумасшедших, – резюмировал Красноперов. – А Куба – страна нищих, а нищие никуда не торопятся.
– Слишком счастливые они для нищих, – пожал плечами Мозгалевский.
– Нищие они для нас, рабов общества потребления, узников чужой моды, чужих вкусов и чужих идей. У них есть все, чтобы жить, а еще национальная гордость, которую у нас отняли, – отчеканил Блудов тоном, не допускающим возражений.
– Еще неделя сновидений, Мишань, и ты раздашь все деньги, пошьешь френч, забьешься в угол и будешь сосать трубку, ропща о социальной справедливости, – рассмеялся Красноперов.
– Вить, – Блудов поморщился, раздражаясь иронией товарища. – Я и так трачу на благотворительность десятки миллионов. Раздал бы все, но кому? Больным детям, чтобы айболиты строили частные клиники для богатых лохов? Церкви, чтобы на заряженных «мерсах» бились служители культа?
– Михаил, как вы только можете злословить на церковь? Это же грех большой! – встряла Вика.
– Не на церковь, а на тех, кто гореть в аду будет ярче нашего.
– Кстати, я сегодня Виктора веду в Большой на «Травиату», – как ни в чем не бывало защебетала Вика. – Не хотите ли с нами?
– В другой раз, Виктория, – Блудов прикусил мундштук. – Я сегодня хотел пораньше лечь спать.
– Навстречу подагре и простатиту? – прищурился Красноперов.
– И навстречу им тоже, – Михаил выпустил облако дыма.
– Мне пора, служба как-никак. – Красноперов поднялся. – Здесь у меня хоть и звезды поменьше, а спросу побольше.
– До вечера, милый. – Вика чмокнула генерала. – Только постарайся не опаздывать.
– Когда это я опаздывал?
– Ну, всегда! Что за натура такая, спецномера, мигалки, но хоть бы раз вовремя приехал.
Вслед за Красноперовым засобирался Блудов. Закрыв счет, на выход потянулись и Вика с Мозгалевским.
Владимир проводил девушку до ее машины. Галантно открыв дверь, чиновник вполголоса выговорил:
– Вик, я думаю, нам стоит все рассказать.
– Зачем? – Девушка смотрела перед собой, словно во что-то вглядываясь на дороге. – Это же все понарошку, а расстроится он по-настоящему. – Она захлопнула дверь, резко сорвала машину с места, прибавила музыку и достала ментоловую сигаретку. В зависимости от душевного настроения Вика в машине слушала Лолиту, Бузову или проповеди отца Дмитрия Смирнова.
Глава 15. Деревянные солдаты Железного Феликса
Миша Рюмин родился первого сентября 1913 года, из образования – бухгалтерские курсы, с началом войны – двухмесячные курсы Высшей школы НКВД, так рядовой счетовод стал мастером заплечных дел. Министр госбезопасности Абакумов держал его за дурачка, способного развалить любое дело, которое следует развалить, за дурачка, что будет назначен крайним там, где требуется такое назначение. И дурачок Рюмин до поры оправдывал столь специфическое доверие. В 1946 году закрутилось «трофейное дело». Сталин хорошо помнил заговор троцкистских военачальников и не желал его повторения. Кроме того, аскету Кобе всегда претила роскошь, в которой погрязла армейская верхушка, одуревшая от берлинского мародерства. Формальным поводом для возбуждения дела стало донесение первого замминистра вооруженных сил Николая Булганина о том, что на таможне близ Ковеля задержано семь вагонов с мебелью. При проверке документов выяснилось, что гарнитуры принадлежат Георгию Жукову. К маршалу Победы пришли с негласным обыском. Сотрудники государственной безопасности остались под впечатлением от залежей сокровищ, до которых был охоч любимец советского народа. Тогда Жуков в своем письме «О моей алчности и стремлении к присвоению трофейных ценностей» в самых уничижительных формах оправдывался и просил оставить его в партии. Маршала не тронули, но в феврале 1948 года арестовали двенадцать жуковских генералов, троих из них поставили к стенке.