ВьЮжная Америка
Шрифт:
К моему великому счастью, мы пока еще не нуждались в обновках, поскольку привезли из Москвы целые груды одежд. Естественно, Валентина думает иначе. Она готова купить вот это, и это, и еще вон то.
— Ты ничего не понимаешь, — говорит она и смотрит на меня с добрым сочувствием, как на безнадежно больного. — Если купить вот это, и это, и вон ту юбку, а к ней вон те сапоги, то я сэкономлю огромные деньги!
Я действительно не понимаю, как можно сэкономить огромные деньги путем выбрасывания на ветер значительных сумм тех же самых денег. Нет, я не жмот, если уж очень хочется, то почему бы не купить. Но может, не сегодня, может, чуть позже, а? Кроме того, Валентина никак не привыкнет к отсутствию смены времен года, ей все кажется, что еще чуть-чуть, и грянут холода, «заосенит», как она выражается. А потом, соответственно, заметелит. И всякий раз, увидев что-нибудь меховое или кожаное с толстой подкладкой, она порывается примерить и желает немедленно купить. Мне стоит значительных трудов убедить ее, что похолодание до двенадцати градусов тепла — это тот минимум температуры, ниже которого здесь не бывало со времен Великого Инки.
Короче говоря, ходить с женой по барахолке — гиблое дело, нервное и морально изматывающее… Мой главный козырь в спорах звучит так: «У нас еще нет прибыли». На три или четыре минуты эта фраза охлаждает пыл моей супруги, но вскоре незаметно выветривается из ее головы, и чуть я замешкаюсь где-нибудь, как, обернувшись, вижу Валентину на табуреточке: сидит, натягивает ужаснейший (с моей точки зрения) сапог на высоченном каблуке и советуется с Машей. К моей радости, Маша, как и я, ничего в сапогах не понимает и всегда отвечает однотипно: «Не нравится мне, что-то не то».
— Да? Не то? — переспрашивает Валентина, уже скептически осматривая только что восхищавший ее сапог. — Не то. И жмет вот здесь.
Все, сапог отброшен. Но разве надолго? До следующего ларька.
Как, вероятно, догадывается читатель, Валентина победила меня в этой схватке, и сотня-другая долларов переползла в тот день в широкие карманы базарных дельцов. Но что стоит сотня при виде этого шмоточного пиршества? Тут нужны тысячи, много тысяч. И грузовик с прицепом. Короче, Валентина осталась недовольна и мной, и рынком, и конечно же купленными товарами.
Несмотря на это, я все же советовал бы вам, дорогой читатель, буде вы посетите Эквадор, зайдите на барахолку, что на китийском юге начинается от площади Санто-Доминго и заканчивается невесть где, в туманных высях. Зайдите, не пожалеете. Если уж и не приобретете ничего, то получите столько впечатлений, что смело сможете считать себя знатоком эквадорского народа. За исключением, конечно, его богатых прослоек. Богачи презирают Южный рынок и никогда там не показываются. Разве что в маскировочных одеждах, но я не уверен. И не бойтесь быть ограбленным, не держитесь обеими руками за все карманы.
Во-первых, местные вас непременно примут за американца, а всему свету известно, что у американца наличности нет, так, двадцатка в лучшем случае. Стоит ли рисковать ради двадцатки? А во-вторых, эквадорцы не настолько опытны и мудры, чтобы взрастить свой клан профессиональных карманников. Европа на протяжении двух тысяч лет упражнялась в отрезании кошельков и подрезании карманов. Здесь этого не было. Индейцу кошелек не нужен. Все его богатство — хороший лук и старый ножик, снятый с трупа испанского охотника. Да, это было давно, хотя что значит двести лет для нации? Миг, пустяк. Этого мига недостаточно, чтобы вор стал наследным профи, грозой прохожих и квартир. Конечно, воруют, как не воровать, но о карманниках что-то не слышно. Это искусство тонкое, без высокой многовековой культуры не рождающееся.
На юге, не на рынке, а дальше, много южнее, куда в поисках фотонатуры нас понесла неспокойная судьба, живет и процветает культ черной свиньи. Вислоухая гуинэя-пиг здесь такой же символ жизни, каким когда-то в дореволюционной России была корова. Что такое свинья для русского человека? Ну мясо, ну сало. И все. Шашлык свиной, конечно, припоминается, с лучком и водочкой. Это, безусловно, прелести, но в Эквадоре свинья потребляется так многообразно, в таких неожиданных и экзотических формах, что наши сало-шашлыки кажутся просто зряшной порчей хорошего продукта.
Прежде всего, из свиньи можно делать чипсы. Хотя я не присутствовал при их изготовлении, но подозреваю, что дело не обходится без адски нагретой огромной духовки. Целую выпотрошенную хрюшку нагревают до такого дикого градуса, что сало ее кипит прямо на мясе и, пенясь, застывает желтыми хрустящими пузырями. Туша свиньи превращается в полутораметровый супер-чипс. От него отламывают по кусочку и хрустят себе на здоровье. Разумеется, я не пробовал (зрелище целиком вскипевшей в собственном сале свиньи производит настолько отвратительное впечатление, что дотронуться до нее нет никакой возможности), но я видел, с каким удовольствием хрустят индейцы и метисы. Вообще-то свиночипсы — явно индейское блюдо, и сколько-нибудь светлые метисы открыто его не потребляют. Едят ли они это блюдо дома, за плотно закрытыми шторами — не знаю, но вполне возможно.
Второе и не менее обожаемое блюдо можно назвать «Серые хвостики». Как-то я уже упоминал о них. Хвостики — куда ни шло. У меня, например, был дядя Коля, он однажды помогал другу резать свинью и так нарезался, что огнедышащей паяльной лампой едва не спалил весь двор, после чего отхватил у приконченной свиньи хвост, тут же поджарил его на бензиновом пламени и съел вполне без соли. Правда, наутро он никак не мог в это поверить, но мы-то видели. Так что хвостом лично меня уже не удивишь.
Если говорить о сером цвете, то нельзя не упомянуть и «Серые кишочки». Из анатомии знаю, что кишки бывают красные и синие. Не уверен, в чем там разница. Но серых не бывает, это точно. А индейцы предпочитают именно серые, чистой цементной расцветки. Обычно кишочки медленно варятся, томятся в большом круглом чане. От них исходит густой запах, как большой дохлой собаки. Проходя мимо такого чана, опытная Маша заранее набирает полную грудь воздуха, обеими руками зажимает нос и рот и пригибается к земле. И правильно делает. Если хорошо перекусить где-нибудь в гамбургерной и, прогуливаясь после сытного обеда, нечаянно наткнуться на улице на эти кипящие кишочки, то… Но не будем о плохом.
Серенькими бывают и корочки. Точнее, шкурки. Впервые довелось их увидеть опять же на вещевом рынке. Мимо меня проскочила старушка в черном балахоне и с ведерком в руке. Я вдохнул воздух и едва удержался на ногах — такой вонищи я не припомню даже на птице — захоронении под Ставрополем, куда меня однажды затащили друзья поохотиться на голодных лисиц. Я обернулся и нашел глазами эту бабушку. Несмотря на тошнотворные ароматы, я решил разобраться, что к чему. И разобрался. Все дело в ведерке. Там, на дне, лежат и тлеют древесные угли. Над ними устроена сеточка, а на сеточке — квадратики свиной шкуры. С них медленно каплет жир и (осторожно, дорогой читатель!) концентрат свиных потовых желез, все это успешно сгорает на угольках и в виде благовоний распространяется на многие метры вокруг.
Я поглядел на публику — ничего, никакой реакции. Мое перекошенное лицо они, видимо, приняли за обыкновенную маску американского снобизма, к которой давно притерпелись. Я пожал плечами и пошел дальше. Но назойливая мысль сверлила мое сознание: «Как можно это есть? Кто может это есть?» Позже, конечно, я узнал кто. Да кто угодно, любой прохожий! Весь секрет в привычке.
Не буду описывать все свиные блюда. Их много, но в основном они так же аппетитны, как шкурки и кишочки. Правда, хочется рассказать о шашлыке, раз уж мы затронули индокулинарную тему.