Выйти из боя. Гексалогия
Шрифт:
В обнимку они уковыляли за сарай. Лейтенант неловко сел-упал на траву. Катрин, невзирая на боль, рывком стащила с себя сапог. Была готова вылить из него литр крови, но ничего подобного. На пятке всего лишь образовалась ярко-розовая проплешина.
Девушка босиком спустилась к близкой реке, вымыла руки. Неторопливо текла спокойная прохладная вода, лягушки продолжали распевать свои песни. Катрин вернулась к сараю. Любимов, не дыша, медленно-медленно тянул с себя присохшую гимнастерку.
Следующие двадцать минут Катрин ругала немцев, Гитлера, лейтенанта, себя и всю
Катрин промыла остатками перекиси свою пятку, заклеила обрывком грязноватого пластыря. Большую часть рулона дизелисты-медики, очевидно, извели в качестве замены электроизоляции.
Любимов слушал канонаду на севере.
— Что там происходит? Бродим как слепые. Двадцатый век на дворе. Изобрели бы что-нибудь, чтоб не только слышно, но и видно было.
— Наизобретали уже, — пробурчала девушка. — Называется — телевидение. В каждом доме электронный ящик будет стоять. Народ за уши не оттащишь.
— Да ладно, — не поверил Любимов. — Такой прибор только для правительственных и военных целей нужен.
— Для правительства в первую очередь. Оно всегда там такое красивое, фотогеничное. А еще телевизор нужен для правильного понимания новостей, фильмов, «мыльных опер» и футбола.
— Оперы и по радио хорошо слушать. А футбол? Это какого же размера ящик нужен?
— Футбол у нас средненький. Поместится.
— А здорово было бы. Кино — прямо дома. «Волга-Волга», «Три мушкетера»… Жаль, не доживем до такой сказки.
— Доживешь.
— Наверное, в клубах ящики поставят…
— Везде поставят. За деньги, правда. Пенсионерам скидка…
— Почему пенсионерам? — удивился лейтенант. — Они что, отдельно смотреть будут?
— Отстань, — взмолилась Катрин. — После войны будешь смотреть телевизор. С вот такущим экраном, — она развела руки во всю ширь. — Пятьдесят программ. И футбол, и хоккей, и пленумы ЦК, и порнуха…
— Что?
— Обедать, говорю, пойдем, товарищ лейтенант.
Лейтенант-пограничник и водитель терпеливо дожидались спутников. Импровизированный стол украшал тщательно разделенный «бутерброд», кроме того, у водителя нашлась банка рыбных консервов и с десяток видавших виды карамелек. Запивали пиршество колодезной водой.
— Вот уж никогда не думал, что действительно из дамских рук есть буду, — невесело произнес пограничник. В своих «варежках» он с трудом мог удерживать ложку, а уж с такими деликатными вещами, как маленькие ломтики хлеба, справиться совсем не мог. Катрин вкладывала кусочки ему в рот, лейтенант жевал. Свои клешни держал разведенными, бинт от пропитавшей его грязи и ожоговой мази стал серо-желтым.
— Сладкая жизнь, — сказал пограничник, разгрызая карамельку, — девушки, река, хорошая погода. Пикник. А что-то каверзно на душе.
— Подлечиться нужно. А там снова
— Понятное дело. Я не про это. Сидим мы как-то… легко. Вам-то хорошо. А я, если что, прямиком в плен. Даже пулю в висок не пустишь, — лейтенант прижал локтем бесполезную кобуру с «наганом». — Эх, надо было ноги тренировать. Несут — ничего, не жалуюсь. А стрелять не обучены.
— Зубы у тебя тоже ничего, — Катрин вытащила из кармана комбинезона порядком набившую бедро «лимонку». — Кольцо выдернешь, а швырнуть и забинтованной лапой можно.
— Спасибо. Швырять придется под ноги. Можно и зубами.
— Но-но, дешево отделаться хочешь. Тебе еще до Берлина тащиться. Воюй, — Катрин достала и вторую гранату.
— Честное слово, никогда мне девушки подарков не делали, — серьезно заявил пограничник. — Я бы на вас, Екатерина, после войны женился. Характер советский, выдержка железная. О внешности я не говорю, вам бы в кино сниматься.
— Ой, я счас краснеть начну, — пробурчала Катрин.
— Скромная, заботливая. А кругозор какой! Языки иностранные знаете. И русский особенно… Откуда комсомольский работник такие термины знать может?
— Что, так слышно было?
— Ну, на той стороне реки, может быть, и нет, а нам очень даже отчетливо.
— Засмущали вы меня. Пойду я умоюсь. Вы, пока на мне не женились, здесь посидите, пожалуйста.
Сбрасывая комбинезон, Катрин воровато поглядывала по сторонам. Вот неймется тебе, подождать не можешь. Разоблачилась под носом у товарищей по оружию. Девушка вынырнула из заскорузлого комбинезона и принялась стягивать с себя остатки гимнастерки. Распавшаяся на отдельные куски бывшая форменная рубашка местами просто прилипла к телу. С ненавистью отдирая от себя ветхие клочки, Катрин зашла по колено в воду. Уф, хорошо как! Пряча почти незагорелую, сияющую попку, девушка погрузилась, проплыла несколько метров, окунулась с головой. Хотелось бы хоть каплю шампуня.
«И фен, и так далее… Ты и вправду до Берлина дойти собралась?»
Ноги вязли в илистом дне, но выходить из прохлады все равно не хотелось. Катрин повернула к берегу. Храбрые лягушки неохотно уступили дорогу, глазели с неодобрением.
Катрин ступила в комбинезон, начала натягивать. Грязная грубая ткань царапала кожу. Хуже, чем кольчугу на голое тело напяливать. Катрин дернулась — на нее смотрел Любимов.
— Ты чего? — возмутилась девушка, с некоторым опозданием поворачиваясь спиной. — Эротики в жизни не хватает? Вылупился…
— Я это… думал, умываешься, — лейтенант выглядел искренне ошарашенным, и Катрин смилостивилась.
— Думай, глядя в другую сторону, — потребовала она, извиваясь в попытках засунуть руки в рукава.
Любимов торопливо отвернулся, охнул от боли в боку.
Катрин, наконец, втиснулась в рукава, с облегчением начала застегивать ремень.
— Катя, а ты… — нерешительно начал лейтенант.
— Если ты насчет отсутствия моего нижнего белья, то это трагическое стечение обстоятельств. Следствие вероломного нападения немецко-фашистских захватчиков.