Выживает сильнейший
Шрифт:
Чушь столетней давности – кто сейчас мог написать эту бессмыслицу?
В биографии автора на последней странице обложки я нашел имя: Артур Холдэйн, занимающийся «общественными науками» доктор философии.
Сотрудник института Лумиса в Нью-Йорке.
Этим информация исчерпывалась.
Суперобложка отсутствовала, значит, не было и фотографии автора.
Отвратительное чтиво.
Отвратительные времена.
Что нового удалось мне узнать?
Сердце ныло, в глазах ощущалась резь.
Что я сообщу Майло и Шарави?
Весть об устойчивом спросе на псевдонаучную писанину?
Но какое отношение это будет иметь к убийству троих детей?
Хищник, крадущийся за стадом, выслеживающий свою жертву...
С дипломом и репутацией ученого?
Ну, раз отдельные человеческие существа не заслуживают права на жизнь...
Нет, он не убийца.
Он – всего лишь вольноопределяющийся биоэтик.
Глава 29
С меня было достаточно.
До «Науки наизнанку» я так и не добрался, поэтому прихватил ее с собой.
На ответчике ждало сообщение: домашний номер Майло и имя – доктор Ричард Силверман.
Рик жил с Майло уже долгие годы, однако разговаривать с ним мне приходилось нечасто. Он больше предпочитал слушать. Сдержанный, аккуратный, в отличной физической форме, со вкусом одетый, он являл собой разительный контраст по отношению к Майло; многие воспринимали их как весьма необычную пару. Я знал, что оба умны, полны тяги к действию, весьма самокритичны, глубоко страдают от своей сексуальной ориентации. Обоим пришлось потратить немало времени, прежде чем они смогли отыскать свою нишу – как независимые личности и в качестве пары. Работа обоих так или иначе была связана с кровью – будучи главным хирургом отделения интенсивной терапии госпиталя «Сидарс», Рик проводил в операционной многие часы. Оставаясь вместе, оба большей частью молчали.
– Спасибо за звонок, Алекс. Как дела?
– Отлично. У тебя?
– То же самое. Слушай, я хотел спросить про Хелену Дал. Ничего конфиденциального, а так просто. Что у нее там?
– В последнее время у меня от нее никаких вестей, Рик.
– Понятно.
– Какие-нибудь проблемы?
– Ну, – протянул он, – вчера она уволилась. Без всяких объяснений. Естественно – то, что произошло, любого может выбить из колеи.
– Да, испытание не из легких.
– Я раз встречался с Ноланом. Не через нее. Он пришел по поводу огнестрельного ранения. Про сестру не сказал ни слова, а мне было не до табличек с именами на груди. Потом кто-то просветил меня.
– А Хелены на дежурстве не было?
– Именно в ту ночь – нет.
– Что-нибудь странного в его поведении ты не заметил?
– Нет. Крупный молодой парень, уверенный в себе, как будто только сошел с рекламного плаката – именно такие призывают вступать в полицию. Я был поражен, что он ни разу так и не спросил про Хелену, хотя, с другой стороны, может, он знал, что ее в то время нет на дежурстве. Зато она, услышав о приходе брата, страшно удивилась. Но не хочу лезть в чужие дела. Увидишь ее – передай от меня привет.
– Непременно.
– И Майло тоже. – Рик рассмеялся. – Ты встречаешься с ним чаще, чем я. Дело с ребятишками его совсем достало. Нет, он не болтает и не жалуется. Только начал говорить во сне.
Половина третьего. По DVLL так и не нашел ни единой зацепки. Робин после полудня куда-то подалась, и пустой дом казался слишком огромным для меня. Скучный день.
Мысли о Хелене и Нолане я отправил на задворки, но звонок Рика вновь заставил меня вернуться к ним.
Что послужило ей причиной для такого решительного, если не окончательного, разрыва?
Обнаруженные в гараже Нолана семейные фотографии? Воспоминания, пересилившие все остальное?
На работе Хелена была компетентным специалистом и сильной женщиной, но дома-то ее ждало одиночество.
Такое же, как и брата, в чем она не отдавала себе отчета.
Уход из жизни Нолана заставил ее задуматься, как закончит свои дни она сама? По какой еще нехоженой тропе пойдет?
Склонность к депрессии как фамильная черта. Не пропущено ли тут что-нибудь важное?
Я набрал ее домашний номер. Пока в трубке звучали гудки, мне лезло в голову самое мрачное.
Значит, Нолан приходил в отделение, ни разу не поинтересовавшись сестрой.
Даже в детстве у нас были разные интересы. Мы даже не дрались – он не замечал меня, я – его. Наверное, это не совсем нормально?
При относительно спокойном и ровном ритме жизни подобная дистанция имела шансы сойти за корректность. Но в случае серьезных потрясений она же могла привести к жесточайшему комплексу вины.
Родителей нет в живых, муж покинул и перебрался в Северную Каролину.
Каждодневная работа в госпитале, героические будни. И возвращение домой, к... Чему?
Отказал самый надежный двигатель?
Делать мне было совершенно нечего, и я решил доехать до ее дома.
Вполне может статься, что она будет валяться в халате на кушетке, поедая что-нибудь вкусненькое перед экраном телевизора, где в это время крутят «мыльную оперу». Или же поставит меня в дурацкое положение, придя в ярость от незваного гостя.
Ничего. Это я переживу.
У меня ушло три четверти часа на дорогу до противоположного конца Вэлли и еще десять минут, чтобы разыскать в Вудленд-Хиллз ее дом.
Он представлял собой небольшое желтое здание, лишенное признаков какого бы то ни было архитектурного стиля, стоявшее на широкой, залитой зноем улице, по обеим сторонам которой тянулись старые, с сочной листвой деревья. На ветвях сидели голуби, регулярно ронявшие на тротуар белесоватые сгустки. Даже на значительном удалении от главной автострады воздух был густым от выхлопных газов и запаха бензина.
Заросший сухой травой газон перед домом требовал стрижки. У крыльца разбросаны крупные, бесформенные кустики маргариток. Дверь гаража закрыта, «мустанга» нигде не видно. Почтовый ящик пуст. На звонок и последующий стук в дверь я не получил никакого ответа.