Выживает сильнейший
Шрифт:
– Господь назначил вам расследовать это дело?
– Я же здесь. – Шарави пожал плечами.
– Как, должно быть, здорово иметь веру, – произнес Майло.
Отодвинув кресло от стола, Шарави опустил на подголовник левую руку.
– Как бы там ни было, я должен работать по делу Кармели, Майло. Ты позволишь мне заниматься им вместе с тобой или же у нас разные цели?
– О! – воскликнул Майло. – Кто я такой, чтобы спорить со Всевышним?
Глава 26
Мы покинули дом Шарави в начале четвертого утра, после того, как детально уточнили разделение обязанностей.
Майло отправится в Ньютон, сфотографирует кроссовки Ортиса и сделает запись о буквах DVLL в журнале учета вещественных доказательств. Затем сядет на телефон в поисках новых жертв с этой же меткой.
Шарави с помощью своих компьютеров обшарит по тому же вопросу все доступные ему базы данных.
– Да, вот еще, – добавил он, – я могу связаться с экспертами по преступлениям против инвалидов. В любой стране.
– Я и не подозревал, что такие эксперты есть, – отозвался Майло.
– Таких, может, и нет, но есть специалисты по неонацизму, расизму и подобным вещам.
– Ты думаешь, убийства все же связаны с политикой? – Не на все сто процентов, однако стремление уничтожать слабейших на чем-то основывается. Вдруг DVLL встретится в расистской литературе?
– Звучит здраво, – откликнулся я. – Истребление неполноценных как способ улучшить породу.
– После падения Берлинской стены расистская идеология получила возможность свободно циркулировать по всей Европе, – сказал Шарави. – По понятным причинам мы следим за этим, и у меня есть собственные источники информации. Если подобное преступление имело место, если убийца арестован, то это могло бы дать нам ключ к пониманию мотиваций личности, которую мы ищем. Не исключаю, что он гордится этими мотивациями.
– Гордится, – хмыкнул Майло. – Ну да, потому что в подоплеке убийств на самом деле лежит секс. – Он все же сделал глоток предложенного Шарави кофе, а израильтянин согласно кивнул.
– Этот дегенерат восторгается своим радением о чистоте генофонда... Давай, проверь, проверь.
Голос Майло звучал дружелюбно, но с некоторой натяжкой. То ли начинала сказываться усталость, то ли он был рад подкинуть Шарави новое задание.
– Что касается генетического фонда, – проговорил я, – никому не приходилось читать «Утечку мозгов»?
Оба отрицательно помотали головой.
– Это из научно-популярной литературы, книга вышла несколько лет назад. Основная идея заключается в том, что определяющим фактором в оценке личности является уровень интеллектуального развития, а люди недалекие – в основном это темнокожие – плодятся слишком интенсивно, что истощает хромосомные ресурсы человечества. Решение проблемы автор видит в государственном контроле над способностью личности к продолжению рода. Приплачивать умненьким, стимулируя их к самовоспроизведению, и приплачивать дуракам – исподволь подводя к мысли о необходимости и желанности стерилизации. Книжонка стала на время бестселлером, вызвав самые противоречивые отклики.
– Припоминаю, – подал голос Майло. – Был какой-то профессор. А сам ты читал ее?
– Нет. Но кто-то другой вполне мог.
– Считаешь, наш герой почитывает популярную психологию, чтобы найти оправдание собственным мерзостям?
– Оправдание своих поступков требуется каждому. Даже преступления на почве секса имеют под собой социальную основу.
– Разумно, – согласился Шарави. – Сексуальные убийцы довольно часто охотятся на проституток, поскольку те находятся на нижней ступеньке общества и тем самым не представляют собой никакой человеческой ценности, верно? Из виденного собственными глазами я сделал один вывод: каждый убийца – наемный киллер, солдат, садист – в своем представлении уличает жертву в потере человеческого облика.
– Вот он, социальный контекст, – вступил Майло, – в крошечном извращенном мозгу преступника поселилась идея о том, что он выполняет великую миссию по очищению мира от человеческого мусора. Отбор по Дарвину.
Майло сидел, подперев ладонью щеку и уставившись в пол.
– Это соотносится и с личностью, считающей себя выше других, – добавил я. – Он действует исходя из своих генетических фантазий, а вовсе не из низменного полового инстинкта. Поэтому оставляет тело жертвы в положении, свидетельствующем, по его представлениям, о непорочности.
– Только тело Айрит, – поправил меня Майло. – От Рэймонда на сегодняшний день мы имеем лишь кроссовки. Готов поклясться, что хищник тогда только вышел на охоту, ему требовалось отточить свое мастерство. Но как в таком случае быть с Латвинией? Она была убита после Айрит, ее повесили, то есть обошлись более жестоко.
– Не знаю, – ответил я. – Может, просто сменил стиль, чтобы избежать повторяющихся моментов.
Какое-то время в комнате стояло молчание. Шарави приканчивал уже третью кружку кофе.
– Но метать каждую жертву одними и теми же буквами убийца не боится, – произнес он.
– Давайте вернемся к униформе, – предложил Майло. – Помимо того, что она помогает завоевать доверие жертвы форма дает убийце ощущение принадлежности к миссии. Скажем, это бывший военный или всегда стремившийся стать таковым.
– Если он служил, то вполне возможно, что его с позором изгнали из армии за какой-то проступок, – поделился я своим соображением.
– Униформа – штука ценная, – слабо улыбнулся Шарави.
– Будучи израильтянкой, – обратился к нему Майло, – как Айрит реагировала бы на человека в форменной одежде?
– Трудно сказать, – ответил тот. – В израильской армии должен отслужить почти каждый гражданин, а потом он еще будет числиться в резерве, так что повсюду полно людей в униформе, и дети к ней привыкли. Фактически Айрит большую часть жизни провела вне Израиля, но приходя в посольства и консульства, она, конечно, тоже часто видела форму охранников... так я думаю. Я плохо представляю ее психологический портрет.