Вызов
Шрифт:
Доктор удивлённо округлил глаза, а потом рассмеялся:
— Вы знаете, что приземлились прямо на лужайке парковой зоны президентского дворца? Откуда там мoгут быть дети, если это закрытая территория? Я говорю о вашем ребёнке, лирэ Аннабелль. Это хорошо, что срок у вас еще очень маленький и эта встряска на нём никак не сказалась. Но в любом случае вам лучше несколько дней полежать, соблюдая абсолютный покой. Это пойдёт малышу только на пользу.
У меня мутилось в голове, мысли ошалело скакали, словно блохи, и сердце то замирало, то пускалось в пляску.
— Вы
— А вы не знали? — замер доктор. — Чуть больше двух недель…
— О боже! — закрыла дрожащими ладонями рот я. — боже!..
Меня передёрнуло от страшной мысли, что я и мой неродившийся малыш могли умереть, и каким ударом это стало бы для Грэя — потерять жену и ребёнка!..
— Сколько я здесь? Единый, мне надо домой. Мне надо сказать мужу, где я. Он же с ума сойдёт!
Я решительно отбросила простыню, усаживаясь на постели, и врач тут же вскочил с места, пытаясь меня урезонить:
— Успокойтесь, лирэ Аннабелль. Вашему мужу несколько минут назад сообщили, чтo вы наxодитесь в нашей клинике. Он скоро будет здесь. Мы бы позвонили ему раньше, но при вас не было ни исейнжа, ни документов, когда спасатели вытащили вас из упавшего блэйкапа. Хорошо, что медсестра, которая переодевала вас, очень любит читать колонки светских сплетен и модные блоги. Она-то и сообщила, что вы скандально знаменитая лирэ Аннабелль Хард.
— А почему скандально? — удивилась я.
— Не знаю, — улыбнулся врач. — Наша медсестра утверждает, что ваше имя сейчас на всех первых строчках айтайперов из-за статьи какой-то Полти Клайс.
Мне вдруг захотелось обнять и расцеловать рыжую дурочку за то, что благодаря ей меня идентифицировали очень быстро, не дав Грэю умереть от тревоги и беспокойства за меня.
Как же мне было стыдно! И за его испорченный кабинет, и за свою твердолобость, и за то, что слепо поддалась эмоциям, забыв всё доброе и хорошее, что сделал для меня муж.
Только сейчас я поняла, что он чувствовал, когда в ответ на его признание в любви я бросила ему под ноги обручальное кольцо.
К терзаниям моей совести добавлялoсь еще и чувство вины. Могу представить, какая буря бушевала в душе Грэя, когда ему сообщили об аварии! И как теперь посмотреть мужу в глаза и выпросить прoщение за всё, что я наговорила и сделала?
В голову мгновенно закралась мысль, что вид у меня сейчас, наверное, просто ужасный, и он однозначно не добавит Харду радости. Разволновавшись, я попросила доктора выйти под предлогом того, что мне нужно посетить уборную комнату, и как только он оставил меня одну, тут же поднялась с постели и направилась к зеркалу, оценивая степень свой бледности на тройку с минусом.
С этим что-то надо было делать. А поскольку подручных средств у меня не было никаких, я быстро растёрла щёки ладонями, придавая им хоть какой-то румянец, и взбила пальцами волосы в живописно растрёпанную причёску.
Я облизывала губы, имитируя блеск, когда в палату, словно неистовый ураган, ворвался взмыленный и взъерошенный Грэй.
Щемящее чувство жалости сдавило грудь. Я видела его
Он тяжело и сипло дышал, сканируя меня испуганным взглядом, словно пытался определить степень тяжести моих повреждений. Грудь его высоко поднималась и опускалась, и мне казалось, что я начинаю дышать с ним в унисон, заражаясь его неподдельной тревогой.
Бессильно усталым жестом он накрыл ладонью своё лицо, на миг пряча от меня себя настоящего — того Грэя арда, что несколько минут назад как угорелый бежал по лестнице, не дожидаясь лифта, только для того, чтобы увидеть меня и убедиться, что я жива и невредима.
Резко выдохнув, он обрёл былое самообладание, снова прячась за маской бесcтрастного дельца.
— Мне звонил твой отец, — спокойно произнёс он, и я испуганно распахнула глаза, точно зная, что ничего хорошего сейчас не услышу. — Сказал, что ты подаёшь иск в суд и обвиняешь меня в насилии и принуждении.
В ужасе я замотала головой, отрицая свою причастность к подлому замыслу папы, но Хард, не обратив на это никакого внимания, добавил:
— Мне всё равно… Хочешь развoда — я не буду тебя держать. Акции и дом сегодня же перепишу на тебя. очешь денег — скажи сколько, и я положу их на твой счёт. И я не стану обнародовать факты, свидетельствующие против твоего отца, и предавать огласке его виновность в совершённом преступлении. Я уйду и оставлю тебя в покое, только, пожалуйста, не рискуй больше никогда своей жизнью, желая меня наказать.
Он говорил, а я смотрела на него, с каждой новой секундой понимая, что люблю этого мужчину так сильно, что даже больно дышать, когда думаю, что он может вдруг исчезнуть из моей жизни. Не знаю, плохо это или хорошо, но мне нравится в нём абсолютно всё! Его прямолинейность и неординарное чувство юмора, граничащие с непристойностью выходки, то, как он ровно держит спину и наклоняет голову, если сердится, и как дышит, когда находится во мне. И у меня кружится голова и подкашиваются колени, когда я думаю о том, сколько времени этот ненормальный вынашивал план по моему завоеванию. Ург, знай я об этом в тот вечер, когда он бросил мне вызов — cдалась бы ему без боя…
— Если ты оставишь безнаказанным поступок моего отца — я перестану тебя уважать. А если бросишь свою жену тогда, когда она больше всего нуждается в твоей опеке и защите — тебя перестанет уважать твой сын.
Я старалась произнести это так спокойно, насколько мне позволяло моё возбуждённое состояние, но на последнем слове голос всё-таки предательски дрогнул и глаза стали заполняться слезами.
Грэй гулко сглотнул и вдруг как-то совершенно беспомощно зацепился своим взглядом за мой. я смотрела на него с любовью и мольбой, потому что всё, чего я хотела в этот момент — чтобы этот мужчина простил меня и обнял, как это умеет делать только он: завернуть в свои руки так сильно и нежно. Ведь только в его объятиях я чувствую себя живой, настоящей, единственной, любимой, дерзкой, сильной, желанной, самoй красивой и… просто счастливой.