Взгляд с обочины 3. Аглон
Шрифт:
До вечера оставалось не так много времени, и поиск стекольщиков Тьелпэ отложил на потом, а пока просто бродил по городу, отговорившись перед собой необходимостью проверить, не нужно ли где-то что-то чинить. Бродить просто так ему было неловко, хотя дальние поездки он любил именно за это: за возможность спокойно думать о чём угодно – хоть целый день, - и никто не станет дёргать с глупыми вопросами или срочными проблемами. Кроме Тинто. Но его вопросы, даже глупые, почему-то не раздражали, а в крайнем случае всегда можно было в порядке мести начать
Гуляя, он видел Тинто пару раз – то у причалов с родственниками, то в парке с кем-то ещё, плохо различимым в густеющих сумерках, - но каждый раз заблаговременно сворачивал в другую сторону. Опыт показывал, что молча послушать не получится, его начнут втягивать в разговор, который в итоге заглохнет.
Неумение общаться Тьелпэ не беспокоило. Временами смешило: когда он узнавал от Тинто, что год назад с кем-то сильно поссорился, оказывается, и этот кто-то с тех пор при каждой встрече говорит что-то обидное.
Нет, временами он думал научиться, пробовал выводить какие-то закономерности, которые почему-то никогда не работали на практике. Это, впрочем, тоже не особенно огорчало: интерес был слишком абстрактным и проходил так же внезапно, как возникал.
На практике он почти со всеми говорил одинаково: или сухо и по делу, или вежливыми формулами, которые отлично помогали переждать светскую беседу, не включая голову, не сообщая ничего и особенно – своего мнения. К его недоумению из бессмысленных разговоров о погоде многие делали вывод, что они хорошо знакомы и чуть ли не друзья, хотя Тьелпэ чужая вежливость настораживала.
Отец вот вежливым и красноречивым обычно бывал с теми, кем собирался манипулировать.
Словом, вежливость Тьелпэ не любил, хоть и считал полезной.
Поэтому ему ещё в Амане нравилось общаться с Амбаруссар: никаких намёков и недомолвок, никто не ждёт, что ты угадаешь мысли по неявным приметам. Когда-то, совсем уж в детстве, Тьелпэ думал, что все вокруг постоянно пользуются осанвэ, чтобы эти самые чужие мысли и намёки понимать, и только у него почему-то не получается. Он только настроение отца так замечал, даже если не присматривался специально.
С Амбаруссар было легко ещё и потому, что можно почти не думать, на что они обидятся или разозлятся. С другими это отнимало уйму сил. Больше, чем вежливость: она утомляла бессмысленностью и фальшью, а не сложностью.
С отцом тоже нужно было думать, что говорить: злить его не хотелось куда сильней. Но с ним хотя бы понятно.
С Тинто до сих пор понятно не было, хотя по открытости он мало отставал от Амбаруссар. Как-то систематизировать причины его обид Тьелпэ пока не сумел, но он давно привык считать чужие обиды неизбежным злом. И, видимо, не слишком страшным, раз Тинто до сих пор не ушёл.
После ужина бармица действительно освободилась, но Тинто не пришёл уточнять – как и ужинать. Наверное, у родственников кормили лучше. У них Тьелпэ и начал поиски, а уже Линталле отправила его к озеру.
К вечеру похолодало, упал иней, и пустая сейчас сушилка для рыбы на указанном холме искрилась этим инеем в свете костра. Возле костра действительно сидел Тинто – вместе с обеими девочками и полудюжиной их друзей – и приглушённым для пущего драматизма голосом вещал про холодные зимы в мире без света и героические сражения с орками.
Тьелпэ невольно заулыбался, подныривая под крайнюю балку и останавливаясь рядом с ним, не спеша перебивать. Тинто, глянув на него мельком, продолжил: про дым, туманы и жизнь в шатрах.
– Про самую главную битву рассказал? – спросил Тьелпэ, когда в рассказе наметилась пауза. Он уже предвкушал, как сегодня узнает через Тинто, а завтра сообщит отцу подробную технологию воронения стали, и настроение поэтому было очень неплохим.
– Это какая? – жадно спросила Линниэн.
– За еду, - охотно объяснил Тьелпэ. С двоюродным сёстрами Тинто ему больше нравилось общаться, чем скажем, с Линталле, которая каждый раз так ему радовалась, что будила отчаянную паранойю. Причин для такого дружелюбия Тьелпэ не видел, значит, радуется она из вежливости. Если прячется за вежливостью, значит, настоящее отношение скрывает. Если скрывает, значит, ничего хорошего не думает. Логично?
– Почему главную? – продолжил тем временем Тинто, воспользовавшись его задумчивостью.
– Они постоянно такие случались. Стоило выйти из лагеря… – Он снова обернулся к детям: - Без вооружённого отряда из лагеря шагу ступить было нельзя. Мы тогда ещё были маленькие, чуть старше вас. Но я тоже так ездил. И в первый же раз наткнулся на орков.
Он сделал драматическую паузу и обвёл взглядом слушателей. Все были должным образом заинтригованы и жадно ждали продолжения, кроме одного, бессовестно улыбавшегося.
– Мы ездили за продовольствием для лагеря, - продолжил нагнетать Тинто, видимо, надеясь, что бессовестно улыбаться он и дальше будет молча.
– Тогда была зима, и никакой еды не было, кроме того, что мы могли поймать на море. Тогда вообще было намного холоднее, Васа ведь хотя и появилась, но из-за дыма с севера её редко было видно.
Тьелпэ подумал и сел рядом. Торопиться было непривычно некуда. Бармица свободна до утра точно, а больше всё равно обязанностей нет.
– И что, всё время была зима? – спросил кто-то из детей, неразличимых сквозь костёр.
– Не всё время, но это же ещё и север. Именно тогда лорд Куруфинвэ придумал, как строить крепости по холоду. Потому что по-другому не получалось.
– Не перебивай! – цыкнула Мелвен на правах старшей.
– Пусть про орков рассказывает.
– Ну, там нечего рассказывать особенно. Такое тогда каждый день случалось, - пренебрежительно отмахнулся Тинто.
– В тот раз мы остановились лагерем, а они подкрались ночью.
– На запах еды, - уточнил Тьелпэ, и Тинто недовольно покосился в ответ, настороженный чем-то в его голосе.