Взлет и падение Лысенко. История биологической дискуссии в СССР (1929-1966)
Шрифт:
3. Особенности нашей прессы с конца двадцатых годов создавать возможность избирательной поддержки угодного политическому руководству научного направления и полного зажима выступлений его противников. При всем огромном разнообразии издающихся газет и журналов в прессе существовали четкая централизация и субординация. Критика в газетах статей, опубликованных «Правдой», практически была невозможна. На страже официально поддерживаемых концепций стояла цензура. Я знаю десятки случаев, когда цензура «снимала» уже подготовленные к печати или набранные статьи с прямой или косвенной критикой Т. Д. Лысенко (до смерти И. В. Сталина цензура просматривала публикуемые материалы трижды: в рукописи, в верстке и сигнальные экземпляры перед выходом в свет. С 1956 года просмотр рукописей цензором был отменен и оставались лишь последние две стадии работы).
Примерно с 1934 года по октябрь 1964-го,
Критика методов Т. Д. Лысеико в 1935–1938, 1946–1947, 1953–1958 годах велась только в специальных научных журналах. Несколько раз на длительные сроки строгое цензурное запрещение распространялось на все издания. В 1948–1952 годах цензура запрещала все публикации не только с критикой работ Т. Д. Лысенко, но и позитивное изложение экспериментальных работ по классической генетике. В 1958–1964 годах цензура запрещала только прямую критику лысенкоизма, экспериментальные работы по генетике публиковались без серьезных трудностей, но в небольшом числе научных журналов. В условиях свободного обмена мнениями лысенкоизм, конечно, не смог бы продержаться столько лет и уж во всяком случае его практические рекомендации не стали бы обязательными для внедрения.
Таким образом, и это условие расцвета лысенкоизма связано с политической ситуацией, существовавшей в стране.
4. Многолетняя практическая изоляция советских ученых и советской интеллигенции от мировой науки. С 1933–1934 годов возникла тенденция резко ограничивать возможности участия советских ученых в международных конференциях, конгрессах, симпозиумах, проходивших за границей. Свертывалась переписка, резко уменьшился обмен работами, книгами. Прекратились растениеводческие и географические экспедиции. Естественное и обычное для любого ученого желание к общению с зарубежными коллегами, к обсуждению текущих и перспективных проблем, желание, осуществление которого ни в одной цивилизованной стране обычно не вызывает препятствий, у советского ученого в 1937–1938 годах рассматривалось как политическое преступление, как доказательство неблагонадежности. Даже простая деловая научная переписка могла служить поводом для ареста, а пребывание в прошлом за рубежом долгие годы затрудняло ответ на страшный вопрос в анкете, и счастливы были те, кто с гордостью за свою политическую невинность писали в соответствующей графе «не был», «никогда не был». Эту изоляцию довели до высшего предела в 1946 году после известного «дела» Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, опубликовавших в СССР и одновременно в зарубежном издании статью с изложением предварительных данных, касающихся разработки проблемы противораковых антибиотиков. Специальным решением высших инстанций этот нормальный акт был классифицирован как тягчайшее преступление. Публикация научных работ наших ученых в зарубежных изданиях практически прекратилась. В советских научных журналах прекратилась также публикация традиционных для любой страны резюме на иностранных языках. Именно в тот период и появилась в зарубежной пропаганде версия о «железном занавесе».
Ситуация начала меняться в 1955 году, после первой Женевской конференции ООН по мирному использованию атомной энергии. Мы стали заново открывать для себя другие страны. Однако долго еще свободное общение советских ученых со своими зарубежными коллегами встречало немало серьезных препятствий.
Многолетняя изоляция от внешнего мира в огромной степени способствовала созданию и длительному процветанию различного рода псевдоучений, полностью защищенных от той внешней критики, которая быстро обеспечила бы нормальную ситуацию, создав в форме международного общественного мнения серьезный заслон для распространения псевдонауки.
5. Отрицательное влияние жестокой централизации на управление наукой. В большинстве экономически развитых стран финансирование и управление научных лабораторий децентрализовано, и институты, колледжи, лаборатории, университеты, входя в те или иные добровольные объединения, независимы. Никакая административная власть не может сместить со своего поста создателя лаборатории, отменить решение ученого совета факультета о присуждении ученой степени. Академии наук — добровольные организации типа научных обществ и не входят в правительственную систему ведомств.
Совершенно невозможно директивное введение каким-либо органом одной универсальной программы по биологии для всех высших учебных заведений, одного учебника, обязательного для системы вузов (например, сельскохозяйственных). Всегда много индивидуальных программ, разных учебников. Направление исследований обеспечивается созданием специализированных финансовых фондов, и ученый, получивший финансовую поддержку на определенный срок, может работать независимо от любых административных органов.
Такого рода система практически застрахована от принудительного распространения лжеучений типа лысенкоизма. Напротив, при крайней централизации управления наукой и образованием длительный «захват» лысенковцами ключевых административных постов (Президиум ВАСХНИЛ, Министерство сельского хозяйства, сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС, Высшая аттестационная комиссия, Министерство высшего образования и т. д.) обеспечивал им полный контроль практически над всей биологической и сельскохозяйственной наукой и образованием, давал в их руки реальную власть в масштабах всей страны.
Таковы основные причины и факторы, создавшие условия и стимулировавшие столь позорное и тяжелое по своим последствиям явление, каким представляется сейчас многолетнее господство лысенкоизма в нашей стране.
Вместе с тем никоим образом нельзя заключить, будто лысенкоизм оказался побежденным потому, что все эти факторы и причины исчерпали себя. С октября 1964 года исчезла избирательная поддержка, которую Т. Д. Лысенко и его сторонники получали от государственной и политической власти, и это весьма существенно. Прекращение поддержки и последующая постепенная элиминация лысенкоизма связаны с тем мощным научным (патриотическим по своему характеру) общественным мнением, которое исподволь, в течение многих лет формировалось в среде советских ученых всех специальностей, в среде журналистов и писателей, в среде общественных деятелей и руководителей народного хозяйства. Никакие методы административного подавления дискуссии не прекращали ее. Менялись лишь формы и способы этой дискуссии. Открытые формы борьбы в тяжелые периоды становились скрытыми, полулегальными, но борьба никогда не прекращалась. И та победа, которая была в конечном итоге одержана настоящей наукой, не пришла случайно.
Послесловие
Прошло почти 25 лет с того времени, когда я заканчивал заключительную, третью часть этой книги, выполняя просьбу академика Н. Н. Семенова, председателя комиссии Академии наук СССР, созданной специально для того, чтобы решить вопрос о публикации этой работы. Особую инициативу в создании такой комиссии проявил Б. Л. Астауров. Комиссия рекомендовала книгу для издания, но поскольку в 1966 году официально считалось, что эпоха Лысенко в советской биологии уже закончилась и научная истина восторжествовала, автору предложили написать оптимистическое заключение. К истории «взлета» Лысенко следовало добавить и его «падение». Однако мой вариант «падения» Лысенко и его «учения» не был признан достаточно оптимистичным. Особенно неприемлемым было в нем то, что явление лысенкоизма рассматривалось как один из симптомов общей болезни всего общества. Среди факторов, способствующих «подъему» Лысенко, были указаны и такие, которые не исчезли и в 1966 году. Это прежде всего цензура и относительная изоляция советской науки. Не исчезли и попытки политического вмешательства в научные исследования. В последующие годы чисто партийный контроль науки в СССР даже усилился, став особенно жестким в области присуждения ученых степеней, выдвижения ученых на руководящие должности, участия их в международных конференциях, при создании новых научных центров и лабораторий. Реальная интеграция советской науки с мировой также не произошла. Лояльность ученых по отношению к тем или иным научным догмам, теориям или авторитетам уже не имела большого значения, но политическая лояльность оставалась незыблемым требованием — науку должны были творить лишь политически благонадежные кадры.
Сельское хозяйство страны также не обрело необходимого ему разнообразия и свободы выбора. Оно управлялось не на основе ясных принципов агрономической науки и сельскохозяйственной экономики, а методами директивного политического руководства. Крестьяне, создающие своим трудом главный продовольственный базис общества, продолжали оставаться его самой низшей социальной группой, лишенной каких-либо реальных прав и свобод. Это и привело к тому, что даже через 27 лет, после того, как Лысенко был разоблачен, расцвет сельского хозяйства не только не наступил, но даже и не наметился. Страна все в большей и в большей степени становилась зависимой от импорта продовольствия, а колхозы и совхозы не могли собирать и то, что было выращено на полях, без массовых ежегодных мобилизаций миллионов горожан и военных.