Взлетная полоса
Шрифт:
— Можно подумать, мы с вами на четырнадцатом этаже, — негромко сказала она.
— Конечно. То есть кругом только сад, — прошептал он в ответ что-то несвязное, шагнул к выключателю и выключил свет. А когда обернулся, то скорее почувствовал, чем увидел, что Юли уже нет возле этажерки. Он напряг зрение, пытаясь увидеть ее в темноте. Но не увидел. Лишь услышал мягкие шаги и легкий шелест халата. Потом что-то скрипнуло. И он понял: Юля села на кровать. У него забилось сердце так, что каждый удар отдавался в висках. Он шагнул к ней, сел рядом, робко обнял и стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи… Юля спокойно принимала его ласки, будто ждала их.
Потом, позднее, когда он на ощупь нашел сигареты и взял одну, Юля сказала:
— Я тоже хочу.
Он протянул пачку, зажег спичку, поднес ей. И пока она прикуривала, не сводил с нее глаз. Выражение лица у Юли было довольным, веки полусмежены. Кольцов жадно выкурил сигарету, потянулся за второй. Но она жестом остановила его и, держа за руку, продолжала лежать молча. Он тоже не говорил ничего, только думал и думал о ней. Он плохо понимал ее. И совершенно не мог объяснить себе ее поступок. Да и не старался понять. Зато свое собственное состояние и настроение он взвешивал до мелочей и прекрасно отдавал себе отчет во всем. В его жизни произошло нечто огромное, ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее. Как и подобает цельной натуре, редко принимающей решения, но зато принимающей их раз и навсегда, он понял: отныне может и должен принадлежать только этой женщине, бесконечно влекущей его к себе. Это было для него так очевидно, что он не удержался и сказал ей дрогнувшим от волнения голосом:
— Хотите вы этого или не хотите, но я теперь ваш.
Юля молчала.
— И только ваш, — повторил он.
— Никакой собственности, — предупредила вдруг она и попросила: — И пожалуйста, не надо ни о чем говорить.
Кольцову показалось: она шутит, хотя голос ее звучал довольно твердо. И он продолжал:
— Но это так…
Тогда она просто закрыла ему ладонью рот и повернулась к нему лицом. Теперь он уже не видел его выражения, не видел, улыбается она или серьезна. Однако решительность ее жеста напугала его. Ему стало страшно от мысли, что скоро начнет светать. Им придется расстаться. Днем она может уехать. А он так и не скажет ей ничего и, главное, ни слова не услышит от нее. А как же дальше? Как надо и как сможет он жить дальше?
Мысль эта так взволновала его, что он, несколько раз горячо поцеловав ее руку, заговорил снова, быстро, словно боясь, что она не даст ему договорить:
— Не уезжайте так скоро.
— Что же мне тут делать? — ответила Юля.
— Не знаю, — признался Кольцов и поправился: — Пока не знаю. Потом придумаем. Давайте хотя бы повторим все испытания.
Юля добродушно засмеялась:
— Теперь уже вроде испытывать нечего.
— Почему? — не понял он ее шутки. — Придумаем что-нибудь… — Юля молчала. Но ему хотелось слышать ее голос. И он продолжал: — Без вас я тоже работал… И кажется, мне удалось кое-что подметить интересное. Помните длинные темные полосы на экране?
— Помню. Я знаю, что это такое.
— А не заметили, что они появляются только в определенные моменты?
— В определенные?
— Именно.
— В какие же? — даже заинтересовалась Юля.
— Я расскажу. Но не сейчас же, Юлия Александровна! — боясь переборщить и все испортить, взмолился Кольцов.
— Хорошо, — ответила она после некоторой паузы.
Кольцов встал.
— Я пойду, — сказал он и стал целовать ее лицо, глаза, волосы.
Она не отталкивала его, только сказала:
— Мы расстаемся всего на несколько часов.
— Да, — сказал он и, быстро собравшись, вышел в сад.
В десять часов утра его разбудил Шульгин. Он сильно постучал в дверь квартиры капитана и на вопрос «Кто там?» громко доложил:
— Вас, товарищ капитан, командир полка срочно вызывает.
Дремоту, еще смежавшую веки капитана, как ветром сдуло. Кольцов проворно сел на тахте, заменявшей ему в его холостяцкой квартире кровать, и сбросил с себя простыню, но с тахты не слез. Он подумал не о Фомине, а о Юле. И снова, как наяву, совершенно отчетливо увидел ее перед собой, ее стройные, крепкие ноги, тяжелый жгут волос, легкие, проворные и в то же время несуетливые руки. «Я, кажется, сойду с ума», — подумал он и снова зажмурил глаза. Но Юля от этого не исчезла, а, наоборот, стала видна еще четче. Он услышал ее голос: «Мы расстаемся всего на несколько часов…» «Надо, непременно надо задержать ее здесь… — подумал он и только теперь вспомнил о Фомине: — И зачем я ему понадобился так рано?»
Он встал, открыл дверь, впустил Шульгина. Поздоровался за руку, спросил:
— Как вчера добрались?
— Полный порядок, товарищ капитан, — доложил Шульгин. — Танк вымыли. Загнали в бокс.
— Когда же успели? — удивился Кольцов.
— Сразу после подъема. Старшина разрешил, вместо зарядки.
— Молодцы! А тебя кто послал?
— Лейтенант Аверочкин.
— Передай, пусть доложит: сейчас буду, — сказал Кольцов и взял со стула бриджи. Собрался он быстро. На ходу заглянул в холодильник. Выпил пару сырых яиц, заел круто посоленным куском хлеба и направился в штаб. По дороге представил, как встретит его сейчас Фомин. Большой фантазии для этого не требовалось. О случившемся на стрельбище наверняка знал уже весь полк. И как ни оправдывайся и что ни доказывай, а виноват во всем этом, конечно, был он, Кольцов. Исходя из этого, как говорится, по заслугам полагалась и честь…
«В мастерскую так в мастерскую», — уже почти смирился он, и перед его глазами опять встал Фомин, сердитый, почему-то всклокоченный, хотя в жизни подполковник всегда был причесан самым аккуратным образом.
Кольцов решительно открыл дверь кабинета командира полка и, переступив порог, остановился. В кресле возле маленького столика, за которым Фомин обычно принимал своих заместителей, сидела Юля, а рядом с ней стоял Фомин и очень старательно наливал в ее чашку из фарфорового кофейника кофе. Чего-чего, но увидеть это Кольцов не предполагал даже во сне. Почему-то никак не укладывалось в голове, что Юля очутилась здесь раньше его. Ведь ее-то никак не могли вызвать. Значит, пришла сама… И откуда этот кофейник с выгнутым носиком, с синим рисунком на бледно-синему, может быть, даже майсеновскому фарфору?
Кольцов доложил о прибытии. А Фомин как ни в чем не бывало гостеприимно предложил:
— С нами чашечку кофе. Наверное, ведь не завтракали?
— Благодарю! — Кольцов, повесив фуражку на вешалку, подсел за столик.
Юля приветливо улыбнулась, молча кивнула головой. Кольцов тоже кивнул.
— Клади сахар, — предложил Фомин. И, посмотрев за окно, сказал гостье: — Дождь будет. Не к дороге…
— Ничего. Поеду. Все ясно, — сказала Юля. — Дома дел тоже не перечтешь.
— Ну а за эту историю, я думаю, вы нас простите, — мягко улыбнулся Фомин.
— Я как на фронте побыла, — засмеялась Юля. — И не испугалась. Правда? — взглянула она на Кольцова?
— Правда, — глухо ответил Кольцов.
— Но вы знаете, — снова перевела взгляд на Фомина Юля, — очень может быть, что через неделю я опять к вам нагряну. Так что приборы не демонтируйте.
— Милости просим, — расплылся в улыбке Фомин. — Все сохраним как есть.
— И наверняка не одна, — добавила Юля.
— Тем более будем рады! Места всем хватит. Разместим.
— Вы уезжаете? — не выдержал Кольцов.