Взлетная полоса
Шрифт:
Юля взяла Кольцова за руку и увела в зал. Места у них были в шестом ряду партера, почти у самого прохода. Когда сели, Юля спросила?
— Вы чем-то взволнованы?
Взволнован? В этом Юля ошиблась. Взволнован он, пожалуй, не был. Но мыслей в голове у него носилось много. Шутка ли, две такие беседы в один день! И оба шефа, словно сговорились, закончили одним и тем же? «Ищите себя!» Почему они вообще заговорили с ним об этом? Для него самого этот вопрос не стоял даже теоретически! Сам-то он нисколько не сомневался ни в правильности своих действий, ни в выбранном им пути. Объяснить все это Юле было не так-то просто. К тому же и сама она была для него сплошной загадкой. Она еще ни разу не отказала ему во встрече. Но что из этого следовало? Только то, что в какой-то степени она чувствовала себя в Москве хозяйкой, а его считала гостем? И потому вела себя по отношению к нему как отзывчивый, гостеприимный человек? Или все же существовало и другое объяснение ее внимательности? Одним словом, Кольцов совершенно не знал, что ей ответить, и лишь глубоко вздохнул.
— Это еще что значит? — удивилась Юля. — Вот уж на вас не похоже!
— Укатали Сивку крутые горки…
— Вон оно что? А вы думали, Ачкасов вызвал вас разыграть партию в преферанс?
— Ничего я не думал.
— А наш разговор в гостях у вашего лейтенанта тоже забыли?
— Помню, что вы были очаровательны.
— Допускаю. Но я не об этом, — строго ответила Юля.
— А я и об этом тоже.
— В таком случае я не припоминаю ситуации, где и чем я могла бы вас утомить.
Кольцов задумался? Что бы ему ответить? Выручила увертюра. Юля, казалось, сразу настроилась на представление и забыла о начавшемся разговоре. А Кольцов возблагодарил судьбу, которая уже не раз и не два была в таких случаях благосклонна к нему.
В первом отделении гости показали две балетные сценки: па-де-де из «Сюиты в белом» и «Умирающий лебедь». Партию лебедя талантливо танцевала Жанетт Кло. Во время антракта Кольцов и Юля из зала не выходили, как, впрочем, и большинство присутствующей на спектакле публики. Разговаривать тоже почти не разговаривали. Только Юля сказала:
— А в Париже я видела эту балерину в роли Эсмеральды. Очень приятная танцовщица. Посмотрим, что покажет Клер Мотт…
О том, что Юля была в Париже, Кольцов не знал, но именно это показалось ему самым интересным из всего, что она сказала.
— Посмотрим, — покорно ответил он.
Во время второго антракта Юля захотела погулять.
Они спустились в вестибюль и встали у открытых дверей. С улицы тянуло сыростью, запахом бензина, доносился шум, лился синий неоновый свет фонарей.
— Чем же вы все-таки так озабочены? — снова начала разговор Юля.
— Конкретно я вам даже не скажу, — признался Кольцов.
— Вот это уже лучше, — похвалила Юля. — Значит, причина серьезная. А то выдумали какие-то горки…
— Простите… Сложно мне, — признался Кольцов и добавил: — С вами. После того, что было…
— А что было? — неожиданно быстро спросила Юля.
— Все было! — твердо сказал Кольцов.
— Ничего не было. И вообще напоминать о таких вещах не очень-то деликатно, — в тон ему ответила Юля.
Кольцов понял, что сказал совсем не то, и со свойственностью открытых людей смутился.
— Не все я и сам понимаю. Не обо всем могу сказать вот в такой обстановке, — признался он.
— Это другое дело, — удовлетворилась таким ответом Юля. — Скажете позднее.
Второй акт Кольцову понравился больше. Великолепно смотрелась сцена на колокольне, световое оформление. И Юля опять была прежней, не чужой, не далекой, а почти близкой. Ее же самой спектакль доставил огромное наслаждение.
Из темноты неба накрапывал мелкий дождь. Они сели в машину. Юля завела мотор.
— Пусть греется! — сказала она и повернулась к Кольцову.
— Жаль, что вы не видели, как у нас поставлена «Эсмеральда». У нас старались взять из романа как можно больше и для декорации, и для сюжета. А что сделал Пети? Он как раз, наоборот, отказался от всего сопутствующего. Оставил только самые главные линии и изгибы. И показал нам простую и сильную историю любви и смерти. Но если уж есть два пути постановки, то, очевидно, возможен и третий! И четвертый! Вам это интересно? — горячо говорила Юля.
— Очень…
— Очень, — повторила Юля. — Не любить балет нельзя. Любите его!
— Я, наверное, вас люблю, Юлия Александровна, — не спуская с нее глаз, сказал Кольцов.
Сказал и сам испугался своих слов. Ему казалось, что Юля непременно сейчас рассердится и скажет в ответ что-нибудь холодное, колючее. Но она не рассердилась, а спросила:
— Что значит «наверное»?
— А то, что я профан не только в балете. Не больше я разбираюсь и в собственных чувствах. Даю вам честное слово, у меня никогда не было даже простых увлечений.
— Простых и не бывает, — заметила Юля.
— Ну, даже мимолетных, даже не предполагающих взаимности. Я не знаю, как их определить…
— И не надо! — очень мягко остановила его Юля. — Хотя это странно. У себя в полку вы производили впечатление более сведущего мужчины.
— Времени у меня на это не хватало. А может, не встречал таких, которые могли бы понравиться. А вы… вы совсем другое дело. Вы где-то тут, — прижал Кольцов руку к сердцу. — Зашли и… остались… Наверное, это и есть любовь.
— А если я оттуда уйду? — серьезно спросила Юля.
— Нет. Не уйдете. Никуда не уйдете! — заверил Кольцов.
— Бывает, что и уходят, — сказала Юля.
— Не выпущу! — поклялся Кольцов.
Юля тронула машину со стоянки.
Когда они выехали из туннеля под проспектом Калинина и свернули возле памятника Гоголю в переулок, Кольцов спросил:
— Что же вы молчите?
В конце переулка Юля повернула налево. Потом направо. И остановилась возле дома Ирины.
— Что же вы молчите? — повторил свой вопрос Кольцов.
— А может, не стоит продолжать этот разговор? — спросила Юля.
Кольцов взял ее руку и прижал к губам. Рука у Юли была мягкая, душистая, сухая и теплая. Он несколько раз поцеловал ее длинные пальцы и сказал:
— Если так, то все ясно. Но я сделал правильно, что открылся. И помните, это надолго. Может, даже на всю жизнь…
— Я же замужем, Сергей Дмитриевич, — сказала Юля.
— Это не имеет никакого значения.
— Для вас?
— И для вас.
— Вы большой ребенок, — ласково улыбнулась Юля. Но руки своей не отняла. — Расскажите лучше, как идет у вас работа.