Взорванный плацдарм. Реквием Двести сорок пятому полку
Шрифт:
09.02.2000 г.
Ранение берет верх, боль становится невыносимой, кружится голова, тошнит. Такое ощущение, что в голове взорвали тротиловую шашку. Терпеть боль больше не могу – сдаюсь в медроту.
15.02.2000 г.
Лежу в госпитале в Моздоке. Меня эвакуировали с контузией. Теперь ставят капельницы, колют «В1», еще какую-то фигню, заталкивают таблетки ведрами, сделали рентгеноскопию головного мозга, исследование сердца, окулист тоже чего-то там колдовал.
Алексей
– Шестого февраля нас вывели в Ханкалу на отдых – дали нам помыться в бане, первый раз за полгода. А на следующий день срочников на вертолетах отправили на дембель. На смену им пришли контрактники и новые срочники. Учили их стрелять, а то они в армии всего по два патрона стреляли. Все эти дни у меня были адские головные боли от полученной контузии – на стенку готов был лезть. Не хотелось уходить из роты, но терпеть боль больше не мог и сдался в санчасть.
Дней через восемь в госпитале в Моздоке увидел по телевизору сюжет, что в Аргунском ущелье у Волчьих ворот было нападение на колонну нашего полка. Пришел к начмеду госпиталя с рапортом, чтобы он меня выписал обратно в полк. «Гвардеец?» – «Так точно!» – стою перед ним в пижаме и широких штанах, в тапочках. – «Ты в натуре контуженый: все в тыл после ранения, а ты в окопы». – «Тогда я убегу… прямо в пижаме. До полка доберусь, а уж там найду, во что переодеться». – «Тогда страховку за ранение не получишь…» – «Да и хрен с ней…» Начмед написал резолюцию на рапорте: «Не возражаю при согласии лечащего врача» – и отдал мне его на память.
18 февраля я вернулся в полк. Командиром нашей роты был уже новый офицер, капитан Володя Гай, из Тамбова.
«Друг за друга хоть в огонь…»
Сарсембай Ильяшев, механик-водитель БМП 5-й мотострелковой роты, гвардии рядовой:
– После боев в Грозном мы несколько дней жили в пассажирских вагонах. Ночи для меня были мучительные: в кинотеатре я отморозил все пальцы на ногах, ломало так, что уснуть не мог. Нашел одеколон, натирал им ноги. Чтобы уснуть, давил ногу об ногу, так с трудом и засыпал. Через неделю стало легче.
Когда в полк приезжала с концертом Алена Апина, мы возле ущелья стояли, внизу, два отделения по восемь человек. Рядом деревня. Ротный Богданов позвал к себе командиров отделений. Он выше на горе с отделением стоял, еще танк себе подогнал. Командиры отделений нам сказали: «Сегодня дежурить будем по четыре человека, по половине ночи. Потому что есть сведения, что к нам направляются боевики численностью полторы тысячи». Не до концерта было, хотя некоторые и поехали послушать Алену Апину. Командир роты Богданов приказал, чтобы ночью почаще простреливали ущелье.
Воду привозили, бывало, что и соленую – пить невозможно. Был случай, что набирали воду из лужи. Прокипятим и пьем. На такой воде варили и сечку с тушенкой. Иногда ездил «ГАЗ-66», собирал людей в баню, в тылу.
Прислали гуманитарку из какой-то школы. В коробке были тетради, ручки, конверты и одна пара носков, которая досталось мне. Я в шутку сказал, что носки носить будем по очереди, чем развеселил ребят.
Такого братства, как на войне, я никогда не видел. Готовы были друг за друга хоть в огонь. На гражданке такого нет.
Шестой роте нашего батальона досталось больше всех. На построении смотришь – в шестой роте самые уставшие лица солдат во всем батальоне.
В нашем полку служили достойные офицеры и солдаты. Низкий поклон их матерям, которые вырастили таких мужественных ребят! Только сейчас понимаю, что любой день для нас мог быть последним.
«Стояли по уши в грязи…»
Александр Швидков, старший офицер самоходной артиллерийской батареи (СОБ), старший лейтенант:
– После небольшой стоянки в самом Грозном мы двинулись на Урус-Мартан. Стояли прямо на пашне, по уши в грязи. Постоянно приходилось чинить связь с орудиями и дивизионом, потому что любая гусянка, проехавшая по телефонному кабелю, наматывала его на траки и увозила с собой. Особенно было неприятно, когда связь пропадала при стрельбе. Тогда крики, мат, связисты в мыле. Командир дивизиона Костюченко пообещал лично побрить меня налысо после того, как я задержал залп на пять минут. Но я решил лишить его этого удовольствия, побрился сам. Вообще командир дивизиона был строг с подчиненными и не допускал неповиновения. Но авторитетом среди солдат и офицеров пользовался огромным. Однажды при обходе орудий приказал все матрасы, на которых спали, вытащить из самоходок и нашел там много интересного – муку, сковородку и т. д. По требованиям пожаробезопасности это грубейшее нарушение, за которое я получил этой же сковородкой по голове. Я хоть потом и обижался на него, но знал, что за дело наказан. После всего этого и я раздал тумаков сержантам и солдатам, приказал вырыть окопы для САУ и погребки для боеприпасов.
«Пастушок с тротиловыми шашками…»
Андрей Актаев, командир отделения 3-го взвода 1-й мотострелковой роты, контрактник:
– Отдых закончился. Все отоспались, помылись, постирались. В начале февраля построили весь батальон поротно. Выступил какой-то генерал-майор. Говорил много. Главное, что сказал: «Готовьтесь дальше, вы нужны!» Спрашиваем: «Куда? Чего?» Генерал сделал загадочное лицо: «Военная тайна!»
При штурме Грозного произошла ротация личного состава. Срочников, отслуживших свое, уволили. Прислали новых контрактников. Из срочников прибыл только один, Белов, мы его Белым звали. После штурма наша рота расположилась в Грозненском депо, там отдыхали в разбитых поездах.
В середине февраля тронулись. Ехали весь день. Прибыли под село Комсомольское. Пока шли по равнинной Чечне, отношение местного населения было терпимое, а в горах – ненависть в глазах. Даже женщины показывают ребром поперек горла, типа – всех порежем. Но нас, тех, кто прошел ад Грозного, вряд ли можно было запугать.