Взращение грехов
Шрифт:
— Вы знаете, зачем мы пришли? — начал Славин.
— Знаю, — прогрохотал Широбоков и положил свои большие кулаки на стол, — пришли, чтобы придумать, как вытащить этого грузина из тюрьмы. Только вы ничего сделать не сможете. Он там останется надолго, на всю жизнь. И никто в нашем городе не разрешит его оттуда освобождать. Даже если найдется судья, который вынесет ему оправдательный приговор. Он должен умереть в тюрьме, и он там умрет, это я вам обещаю.
— Хорошее начало, — решив, что пора вступать в разговор, сказал Дронго, — значит, вы уже заранее вынесли ему свой приговор.
— Он убил Степана Егоровича, — угрюмо напомнил Широбоков, — а вы знаете, какой человек был полковник Проталин? Герой. Настоящий герой. Это ведь он меня отправил учиться. Я пятнадцать лет назад обычным водителем был, сержантом. Он мне деньгами помог и в Волгоградскую школу отправил учиться. Потом помог устроиться сюда на работу. Сначала я лейтенанта получил, потом старшего лейтенанта, теперь уже капитан. А я добро никогда не забывал. Проталин для меня как отец родной был.
— Не сомневаюсь, — сказал Дронго, — вы ведь вместе в Чечне были?
— Были, — гордо подтвердил Широбоков, — и Проталин там геройски воевал. Вы знаете, наверно, как наш отряд в засаду попал. Почти все погибли, а нам удалось выжить. Только троим. Мне, Проталину и Кичинскому. Только Геннадий Львович сейчас служит в Рязани. А мы со Степаном Егоровичем здесь остались.
— Тогда все погибли? — уточнил Дронго.
— Все, — вздохнул Широбоков, — только мы выжили, потому что в первой машине сидели. У нас «уазик» был. Они нас пропустили и по грузовикам ударили из гранатометов. Сразу все в огненную кашу превратили. Никто там спастись не мог.
— А вы как спаслись?
— Нас Проталин спас. Он Кичинского на руках вынес, а я в это время прикрывал наше отступление. Нам всем тогда ордена дали. Всем троим.
— И вы вернулись в Новгород?
— Кичинского в больницу увезли. Он потом долго в Москве лежал, месяца два. А затем его в Рязань перевели. Я слышал, что он еще раз в Чечне был, уже на второй войне. Но опять выжил. Живучий, значит, человек, бог его любит.
— Вы вернулись в девяносто шестом?
— Да. Как раз тогда и приехали.
— Что было потом?
— Меня Степан Егорович послал учиться в Волгоградскую школу милиции. А сам на повышение пошел. Про него все местные газеты писали. Он тогда еще себе первый «Мерседес» в городе купил. Ни у кого такой машины не было. Только он его сам не водил, брату отдал. А потом и совсем отказался. Сказал, что нескромно ему на такой машине ездить. Это сейчас у всех машины заграничные, а тогда такого не было.
— Вы встречались с Проталиным после возвращения из Волгограда? — вмешался Славин.
— Он наш начальник был, — удивился Широбоков, — конечно, я с ним виделся. Много раз. И он всегда ко мне с большим уважением относился. Премии мне первому давали. Он вообще обещал мне скоро майора дать. Не успел, царство ему небесное. Мы как раз встречались с ним за несколько дней до его смерти.
— Вы сделали довольно успешную карьеру, — заметил Дронго, — из водителей в офицеры.
— Я учился много. И работал, — Широбоков поднял указательный палец правой руки, — а бог все видит. Я простой человек и всегда слушал то, что мне другие говорили. Умных людей всегда слушал. Никогда не выпендривался, никогда вперед батьки в пекло не лез. Вот поэтому меня все и уважают. И на участке у меня всегда порядок, спросите кого хотите. Я никому спуску не даю. Все так, как полагается.
— У вас есть номер телефона Кичинского?
— Геннадия Львовича? Конечно, есть. Он начальник уголовного розыска в Рязани. Там его очень уважают. Мы все, кто прошел первую войну, иногда встречаемся. Кичинский две войны прошел и два раза был ранен. О таких людях нужно песни слагать.
Он достал свою записную книжку и начал старательно выписывать номер телефона Кичинского. Затем протянул бумагу Дронго.
— Возьмите, — предложил он, — и передайте ему привет от меня, если увидите.
— Обязательно, — пообещал Дронго. — Он был на похоронах Проталина?
— Нет, не успел. Мы тоже все удивились. Но вы знаете, какая у нас работа. Все зависит от начальства. А ехать оттуда далеко.
— Понятно. У меня к вам еще один вопрос. Вы знали Вано Тевзадзе?
— Я всех приехавших кавказцев знаю. Работа у нас такая. Он ведь к Майданову приехал. А того весь город знает. Такой заносчивый тип. Никогда и никого не уважал. Своего участкового вообще за человека не считал. Другие и в праздник поздравят, и мебель какую пришлют на участковый пункт, и детишкам подарки. А этот куркуль ничего и никому. Только под себя греб. Ничего, ему тоже мало осталось. Скоро и он сядет рядом со своим грузинским другом. Мало осталось.
— Почему вы так не любите всех кавказцев? — поинтересовался Славин.
— А вы их любите? — спросил Широбоков. — Покажите мне хоть одного человека, кто их любит или терпит. Они у нас все рынки захватили, все казино, вся торговля у них. И группы у них самые организованные. Об этом все знают. Хороший кавказец — это уехавший кавказец. Тот, кто к себе на Кавказ возвращается и там живет. Пусть они там друг дружку истребляют до последнего человека.
— Раньше говорили, что хороший негр — это мертвый негр, — заметил Дронго, — а сейчас, значит, интерпретация немного другая. Но смысл один и тот же.
— Я такого не говорил, — насторожился Широбоков. — Только зачем они сюда едут?! Пусть у себя на Кавказе и живут. Раз такие умные и сами жить хотят. Я бы вообще всю Чечню стеной обнес и всех туда выселил. Пусть там и остаются без нас. Они бы сразу друг друга перебили. За один год.
— На Кавказе живет более ста народов и народностей. Всех за стену? — уточнил Дронго.
— Почему всех? Не всех, — возразил Широбоков, — осетины нормальные, они за нас дрались. Абхазы всякие. Может, калмыки еще. А остальных убрать туда, за стенку. Особенно чеченцев, азеров и грузин.