Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»
Шрифт:
– Что ж, это честно, – произнес он после задумчивой паузы.
Мы встали, собираясь уходить. Пока мы беседовали, небесные хляби разверзлись. Сажая Ларри в такси, я промок под весенним ливнем до нитки за считаные секунды. Когда машина умчалась прочь, мне представилась возможность осуществить безумную мечту, что обуревала меня на протяжении бесконечных встреч все минувшие дни и недели: пройтись одному, не привлекая ничьего внимания, под дождем.
Бредя в гордом одиночестве сквозь пелену дождя и наслаждаясь этаким первозданным уединением, я мысленно подводил итоги встречи. Саммерс был союзником, пускай вынужденным. Его не интересовала левая политика моего правительства, но он понимал, что наше поражение не принесет пользы Америке. Он знал, что экономическая политика еврозоны гибельна для Греции, для всей Европы, а потому вредна для Соединенных Штатов. Еще он знал, что Греция фактически оказалась полигоном, где тестировались неудачные
Вернувшись в гостиницу, я обсушился; оставалось два часа до звонка будильника, который вернет меня на передовую. Снедаемый тревогой, я размышлял о том, как мои товарищи дома, внутренний круг нашего правительства, ответили бы на вопрос Саммерса. Той ночью я заставил себя поверить, что они ответили бы в точности так, как я сам.
Менее чем через две недели у меня появились первые сомнения.
Черный суперящик
Йоргос Чацис пропал без вести 29 августа 2012 года. В последний раз его видели в офисе социального страхования в маленьком северном греческом городе Сиатиста, где он узнал, что выплата ежемесячного пособия по нетрудоспособности в размере 280 евро приостановлена. Очевидцы сообщали, что Йоргос не стал жаловаться. «Казалось, он настолько обескуражен случившимся, что лишился дара речи», – говорилось в газетной заметке. Вскоре после того он воспользовался своим мобильным телефоном, чтобы позвонить жене. Дома никого не оказалось, поэтому он оставил голосовое сообщение: «Чувствую себя бесполезным. Мне больше нечего дать тебе. Позаботься о детях». Спустя несколько дней его тело обнаружили в отдаленной лесистой местности – он повесился над обрывом; мобильный телефон лежал на земле поблизости.
Волна самоубийств, вызванная греческой великой депрессией, привлекла внимание международной прессы несколькими месяцами ранее, когда Димитрис Христулас, семидесятисемилетний фармацевт на пенсии, застрелился под деревом посреди площади Синтагма в Афинах; он оставил трогательный, берущий за душу посмертный политический манифест против нищеты. В кои-то веки горе близких Христуласа и Чациса – горе, с которым они справлялись весьма достойно, – заставило бы устыдиться и угомониться даже самых настырных судебных приставов; вот только в Подкормистане (так я иронически называл Грецию после 2010 года) судебные приставы предпочитали держаться подальше от своих жертв, баррикадироваться в пятизвездочных отелях, пролетать по улицам кортежами и время от времени укреплять душевное равновесие не подкрепленными статистикой прогнозами восстановления экономики.
В том же 2012 году, за три долгих года до лекции об аутсайдерах и инсайдерах, прочитанной мне Ларри Саммерсом, мой партнер Даная Страту устроила художественную инсталляцию в галерее в центре Афин. Она назвала инсталляцию «Пора открывать черные ящики!». Зрителей приглашали полюбоваться сотней черных металлических ящиков, расставленных в геометрическом узоре. В каждом из ящиков была записка с тем или иным словом; эти слова Даная выбрала из тысяч ответов афинян в социальных сетях на вопрос: «Как бы вы определили одним словом, чего вы больше всего боитесь и что сильнее всего хотите сохранить?»
Идея Данаи противоречила принципу, на котором основано действие «черных ящиков», скажем, в самолетах: она предлагала открыть ящики, пока не стало слишком поздно, пока самолет не упал. Словом, которое афиняне выбирали чаще всего, оказалось не слово «работа», «пенсия» или «сбережения». Главным страхом жителей Афин было утратить достоинство. Остров Крит, чьи обитатели славятся своей гордостью по всей стране, показал наибольшее количество самоубийств с началом кризиса. По мере усугубления депрессии, по мере того как на гроздьях гнева «созревали ягоды» [5] , именно утрата достоинства повергала людей в отчаяние.
5
Отсылка к названию романа Д. Стейнбека «Гроздья гнева», которое само восходит к фрагменту из Откровения Иоанна Богослова (Откр. 14:10, 18–19), где говорится о «вине ярости Божией»: «…Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому
В предисловии к каталогу выставки я позволил себе привести сравнение с другой разновидностью «черного ящика». В инженерной среде, писал я, «черным ящиком» принято называть устройство или систему, чьи принципы действия совершенно непонятны наблюдателю, однако это нисколько не мешает понимать и пользоваться результатами деятельности такого устройства. Например, мобильный телефон успешно преобразует движения пальцев в телефонные звонки или в вызов такси, хотя для большинства из нас, не считая инженеров-электриков, происходящее внутри телефона или смартфона представляет собой загадку. Как отмечали философы, чужие умы суть квинтэссенция «черных ящиков»: мы не имеем ни малейшего понятия о том, что творится в головах других людей. (На протяжении тех 162 дней, хроникой которых выступает настоящая книга, я часто ловил себя на желании того, чтобы люди, меня окружавшие, мои товарищи и соратники, меньше походили на пресловутые «черные ящики».)
А есть, помимо того, и «суперящики», чьи размеры и масштаб действий таковы, что даже тем, кто их сконструировал и кто ими будто бы управляет, не под силу постичь принципы их деятельности; примером тут могут служить финансовые деривативы, последствий внедрения которых не осознавали даже финансисты, их придумавшие, или мировые банки и транснациональные корпорации, полноту деятельности которых редко воспринимают их руководители, а также, конечно, правительства и наднациональные институты наподобие Международного валютного фонда во главе с политиками и влиятельными бюрократами, которые занимают те или иные должности, но редко обладают реальной властью. Эти «суперящики» тоже преобразуют входящие сигналы – деньги, долги, налоги, голоса – в исходящие, то есть в прибыль, в более сложные формы задолженности, в сокращение социальных выплат и расходов на здравоохранение и образование. Разница между этими «суперящиками» и обычным смартфоном (или другими людьми) заключается в том, что большинство из нас едва ли контролирует входящие сигналы, тогда как сигналы исходящие определяют всю нашу жизнь.
Это различие можно выразить коротко в единственном слове: власть. Речь идет не о том могуществе, которым наделено электричество или которое проявляет себя в сокрушительном натиске океанских волн; нет, речь о менее броской, но более зловещей силе: о власти, которая принадлежит «инсайдерам», упомянутым Ларри Саммерсом (напомню, он опасался, что я не выказываю намерения ее принять). Это сила и власть тайной информированности.
Пока я занимал министерский пост и после того люди постоянно спрашивали меня: «Чего МВФ хотел от Греции? Неужели те, кто сопротивлялся облегчению долгового бремени, поступали так потому, что вынашивали некие незаконные тайные планы? Неужели они действовали на благо корпораций, заинтересованных в разграблении инфраструктуры Греции – ее аэропортов, морских курортов, телефонных компаний и так далее?» Увы, будь дело лишь в этом, все было бы намного проще.
Когда разражается крупномасштабный кризис, велик соблазн приписать его заговору могущественных сил. Перед мысленным взором сразу встает заполненная сигарным дымом комната, где сидят хитроумные мужчины (и немногочисленные женщины), прикидывающие, как получить прибыль в ущерб общему благу и выживанию слабых. Однако подобные мысленные картинки – не более чем заблуждение. Если резкое ухудшение наших жизненных обстоятельств и можно приписать какому-либо заговору, то это будет заговор, участники которого даже не подозревают о своем участии. Явление, воспринимаемое многими как заговор могущественных сил, в действительности представляет собой неотъемлемое свойство любой сети «черных суперящиков».
Ключами к пониманию этих сетей могущества выступают такие понятия, как «недопущение» и «непрозрачность». Вспомним этос «Слава алчности», характерный для Уолл-стрит и лондонского Сити в годы до краха 2008 года. Многие достойные банковские работники были обеспокоены тем, что происходило вокруг, и тем, что приходилось делать им самим. Но когда им в руки попадали доказательства, сулившие жестокие потрясения, они сталкивались с «дилеммой Саммерса»: допустить утечку информации к аутсайдерам и утратить влияние; сохранить информацию при себе и стать соучастниками грядущего кризиса – либо укрепить свое влияние, обменять эту информацию на какую-то другую, которой владеет кто-то еще (итогом обмена виделся импровизированный союз двоих людей, существенно укреплявший позиции обоих в широкой инсайдерской сети). Чем насыщеннее дополнительной конфиденциальной информацией такой обмен, тем легче этому двухстороннему союзу налаживать контакты с другими подобными альянсами. В результате появляется сеть власти внутри уже существующих сетей, и ее участники фактически вовлекаются в заговор, отнюдь не являясь сознательными заговорщиками, понимающими, что они творят.