Взять хотя бы меня
Шрифт:
– Ты как вообще, в порядке? – поинтересовался мой редактор из Playboy, Артур Кречмер. Ему и в голову не приходило, что я могу процветать тут, в своем одиночестве. – Ну давай, говори как есть, – уговаривал он.
– Может, стоит взять парочку-другую заданий? – советовал Крис Ходенфилд, коллега по Rolling Stone. – Думаю, тебе нужна серьезная работа.
Они были совершенно правы. Мне нужна была серьезная работа, но таковой не предвиделось. Влюбившись в Мартина, я смешала бизнес и личную жизнь. Редакторы сомневались, что я могу быть объективной. Слишком сильно Скорсезе на меня влиял, они это чувствовали.
– Если хочешь снова на нас работать – разводись.
Мы еще даже не поженились, так что последовать совету я не могла. Если имелось в виду бросить Мартина, то его слова не нашли отклика в моем сердце. Я влюбилась до безумия, и безумие уже было не просто фигурой речи. Мне хотелось сидеть дома в одиночестве и писать. Я с воодушевлением осваивала длинные, сложные рецепты итальянских блюд.
– Я тебя потеряла, – сетовала Джуди Бахрах, моя лучшая вашингтонская подруга. – Ты вся там, с ними.
С кем «с ними» – она не уточняла, но я и так знала, что она имеет в виду обитателей Голливуда.
Если Мартин и замечал, что я становлюсь несчастнее день ото дня, то, видимо, просто не позволял себе размышлять над этим. Вся его энергия уходила на постпродакшн «Таксиста». Он абсолютно верно чувствовал, что этот фильм станет прорывом в его режиссерской карьере, и ничто, даже личная жизнь, не могло его отвлечь. Мое счастье было только моим делом.
– Ты же писатель. Так пиши, черт побери, – мысленно подстегивала я себя. Долгие скучные дни – лучшего времени, чтобы снова приняться за роман или сценарий, и не придумаешь. Каждый день я бездумно пялилась в чистый лист и/или пыталась постигнуть тонкости приготовления баклажанов по-пармски. Каждый день Мартин работал над фильмом. Если он и догадывался, как мне плохо, то молчал об этом.
– Джулия, тебе непременно нужны настоящие калифорнийские джинсы, – решила как-то его редактор, Марсия Лукас. Потащила меня, особо не сопротивляющуюся, в магазин и купила мне сразу несколько обтягивающих пар. – Ну вот, теперь ты хотя бы похожа на одну из нас, – довольно заключила она.
Но я сама себя такой не ощущала. Я не вписывалась. Просто не могла найти, куда нужно «вписаться». Упорно продолжала делать все то же самое, с каждым днем чувствуя себя все печальнее и не решаясь это показывать. Но моя грусть все равно была видна. Мартин понимал, что что-то не так, и посчитал, что знает способ это исправить.
– Думаю, тебе стоит выйти за меня замуж, – внезапно предложил он мне как-то вечером. – Мне кажется, нам стоит пожениться.
– Ты понимаешь, во что втягиваешь нас обоих? – поинтересовалась я. Вряд ли это можно было назвать романтичным ответом.
– Ты выйдешь за меня?
– Да. Выйду.
Зазвонил телефон. Это была кинокритикесса Полин Кейл. Мартин тут же выложил ей наши матримониальные планы. Некогда Полин Кейл весьма недвусмысленно описала меня как «порнографическую викторианскую любовницу, похожую на юную Анджелу Лэнсбери». К нашим новостям она отнеслась столь же неприветливо.
– Не вздумай жениться на ней ради налогов, – съехидничала Полин.
Они с Мартином еще немного поговорили о фильмах, и критикесса повесила трубку.
– Позвоним родителям, расскажем? – предложила я, имея в виду, скорее, мою маму – ведь она была так уверена, что Мартин на мне не женится. Теперь и она, и Джуди, и мои редакторы, и все подряд, кто сомневался, могут больше не волноваться. Я выйду замуж за Мартина, и скоро все станет намного, намного лучше, чем было. Меня переполняла решимость написать к этой истории счастливый конец.
Когда Мартин позвонил моему отцу, папа сухо предложил нам назначить такую дату, чтобы свадьба случилась раньше, чем наступит год, в котором мой будущий муж хотел бы получить налоговые льготы. Поэтому в Либертивилль мы собирались приехать 30 декабря. Идеальнее места для свадьбы, чем наш старый желтый особняк, трудно было придумать. У мамы оставалось шесть недель, чтобы организовать церемонию, а меня ждали шесть недель нервотрепки. С помощью Диты Салливан я отыскала винтажное свадебное платье, кремово-кружевное. Мои длинные рыжие волосы планировалось поднять в пучок и перевить пуансеттией. Свидетельницей должна была стать моя старшая сестра, а шаферами Мартина – кинорежиссер Брайан Де Пальма и кинокритик Джей Кокс. Из Нью-Йорка в Либертивилль на свадьбу собирались также мистер и миссис Скорсезе. До этого я встречалась с ними лишь дважды – когда брала интервью для той злополучной статьи об их сыне. Помню, что, прежде чем начать, попросила принести мне что-нибудь выпить. Родители Мартина тогда вежливо промолчали, но у них явно возникло желание задать мне пару встречных вопросов.
Впрочем, у меня к самой себе тоже был большой вопрос, и я задала его, проходя медицинское обследование перед отъездом из Лос-Анджелеса. «Почему я не беременна?» – вот что мне хотелось знать. В романтическом порыве мы с Мартином еще в отеле St. Regis выкинули все средства предохранения и больше ими не пользовались. Это случилось несколько месяцев назад. Разве я не должна была уже забеременеть?
– На это может понадобиться время, – успокоил меня доктор. Я решила, что если не забеременею к июню, то тогда и начну волноваться. А пока что надо перестать торопить события. Со здоровьем у меня все в порядке, и вообще скоро свадьба, должна же я получить от нее удовольствие!
У Мартина, с головой ушедшего в монтаж финальной версии «Таксиста», просто не оставалось времени, чтобы как следует испугаться предстоящей женитьбы. Значит, с собственными расшалившимися нервами мне предстояло справляться самой, и я прописала себе херес. Он казался более благородным средством, чем банальный валиум. Не могу сказать, что херес мне понравился, но вот эффект его меня устроил: чувства притуплялись, движения становились чуть томными и заторможенными – ни дать ни взять благовоспитанная викторианская аристократка.
Мы вылетели из Лос-Анджелеса, а в Чикаго приземлились в самый разгар метели. Землю покрывали полуметровые сугробы, в воздухе снега было еще больше. Снежные хлопья крутились, как нижние юбки кокетки, льнули к бороде и усам Мартина. Сейчас он еще сильнее, чем раньше, напоминал мне персонажа из сказки о Щелкунчике – а музыка из нее будет звучать на нашей свадебной церемонии.
Пламя весело потрескивало во всех трех каминах, когда мы вошли в старый либертивилльский дом. Перила лестницы украшали гирлянды из сосновых веток и пуансеттии. Посреди гостиной возносилась к потолку большая, богато украшенная елка. Прямо перед ней мы и поженимся. Но пока что наша свадьба не состоялась, и все внимание к себе привлекало дерево – усыпанное сотнями украшений, сделанных вручную, увитое цепочками из клюквы и попкорна и с огромной ажурной звездой на макушке. Мы не спеша потягивали то какао, то глинтвейн, то горячий пунш. Представления моих родителей о приличии требовали, чтобы Мартин, его отец, мать и друзья-мужчины до свадьбы не жили у нас в доме – и им всем пришлось поселиться в отеле по соседству, Deerpath Inn. Я же последнюю девичью ночь должна была провести в своей комнате, оставшейся неизменной с юности.