Я боялся - пока был живой

Меньшов Виктор

А нас провожал взглядом, свешивая физиономию с крыши, лейтенант Скворцов, выпучивший глаза и раззявивший в отчаянии рот так широко, что можно было подумать, что мы выпали именно оттуда. А еще вполне можно было подумать, что он орет не от испуга за нас, а посылая нам вслед проклятия.

Заголовки гласили:

Маньяк-милиционер сбрасывает с крыши отставного опера и его приемного сына!!!

Милиционер-правонарушитель становится убийцей!!!

Кровавый замысел срывается не только с крыши!!!

Призванные защищать - становятся убийцами!!!

Ну, и так далее, и тому подобное.

Кусанишвили есть Кусанишвили, а "Московский богомолец" - это...

Скворцов

наш после этого совсем потускнел. Мы сами все чувствовали себя перед ним виноватыми, сразу как-то позабыв про то, что это он заснул в самый ответственный момент. Мы же хотели сделать так, как ему лучше, а получилось...

А получалось теперь так, что если вчера ему грозил строгий выговор, ну, в крайнем случае, увольнение из рядов, то сегодня он был на всю страну объявлен маньяком-убийцей! За ним уже должна была идти полным ходом охота.

Было отчего потускнеть лейтенанту.

Да тут еще Нинель с Арнольдиком остались без крыши над головой. Не могли же мы с ними жить вместе в однокомнатной квартире всю оставшуюся жизнь?

А что еще можно было сделать?

Мы все включились в мыслительный процесс.

Я тоже накрыл пледом ноги, сел напротив моего любимого окна и стал напряженно, как всегда, думать.

Я придумал!

Придумал, как починить кран на кухне, придумал, как заставить Петюню помыть мое любимое окно, в которое я так люблю смотреть, и глядя в которое постоянно кажется, что на улице, как в Европе - всегда закат. Еще я придумал, как возместить ремонт подъезда, придумал, как чинить озоновые дыры, как склонить Зиночку к тому, к чему она никак не склонялась, придумал, как стать Президентом, как сделать счастливым все человечество, придумал еще множество других, более мелких вещей.

Я не смог придумать всего-навсего пару пустяков: как сохранить работу Скворцову и как вернуть квартиру старичкам Беленьким.

– Дорогой, а давай ты напишешь сенсационную книгу, мы продадим ее, и купим квартиру, - предложила Нинель мужу.

– Дорогая, я написал восемь книг и бесчисленное множество статей, но сколько я всем этим заработал, ты сама знаешь.

– Арнольдик, дорогой, но ты же не писал до сих пор сенсационных книг!

– Дорогая моя, какие могут быть сенсации в области женской психологии?!

– Дорогой мой, в области женской психологии для тебя может оказаться масса сенсаций, но я имела в виду сенсации несколько иного характера...

– Дорогая моя, в наши времена никто не желает издавать даже то, что я умею писать - книги по женской психологии, а ты мне предлагаешь...

Он безнадежно махнул на супругу.

– Не желают издавать труды по психологии, - не сдавалась Нинель.
– Но это не значит, что ничего не издают! Дай мне, пожалуйста, телефон издательства, в котором тебе отказали в последний раз.

– Нинель, дорогая, прошу тебя, не унижайся, будь так добра! Это издательство теперь интересует исключительно коммерческая литература! Нет, ты только вдумайся в это сочетание слов: литература и коммерция! Коммерческая литература! Боже мой! Боже мой!

– Арнольдик! Как тебе не совестно?! Прекрати немедленно стенать и дай мне номер телефона, я сама займусь этой стороной вопроса! Мы начинаем работать по западным образцам: считай, что с сегодняшнего дня я - твой литературный агент.

– Господи! Нинель, одумайся! Зачем мне нужен литературный агент?!

– Я тебе потом это объясню. Давай сюда твою записную книжку, я сама быстрее отыщу телефон.

Арнольдик безнадежно вздохнул и протянул ей потрепанную записную книжку.

Нинель мгновенно отыскала нужный телефон, ловко набрала номер и запела в трубку:

– Алллеууу! Это Марк Михалыч? Доброе утро, Марк Михалыч! С вами говорит литературный агент Арнольда Электроновича Беленького... Что значит - не о чем разговаривать? Вы ошибаетесь, любезнейший Марк Михалыч! Уверяю вас, вы ошибаетесь! Да, да, да, я совершенно с вами согласна. А я что говорю?! А я что сказала?! Нет, я так не говорила! Нет, я так не сказала! А я говорю, что не говорила! Это что-то телефонистка напутала. Как какая телефонистка?! А я откуда знаю - какая телефонистка?! Ну почему вы так спешите проститься и утверждаете, что нам с вами не о чем разговаривать? Я вот лично уверена, что у нас очень даже найдутся интересующие нас с вами поводы для беседы. О чем, например? Например, о деньгах. Как это так - о каких деньгах?! О наших с вами деньгах! При чем здесь Арнольд Электронович?! Уверяю вас, что это будет бестселлер! Такого еще просто не было! Как это будет выглядеть? Ну, любезный вы мой, это все же коммерческая тайна, некоторым образом. Хотя бы кое-что для рекламы? Ну что же, могу, конечно, сформулировать несколько тезисов... Скажем, так: "Тайные страсти специалиста по женской психологии", или еще: "Вулкан страстей под маской равнодушия", "Скрытые пороки советских психологов", "Растлитель малолетних - профессор психологии". Примерно вот так. Годится? Что вы предлагаете? Тираж в три завода по двести тысяч каждый?! Так, так. Объем не менее двадцати печатных листов?! Хорошо. Сто страниц машинописи в неделю? Сделаем, сделаем. Все вполне выполнимо. Безусловно, безусловно. А как насчет... Сто тысяч? Вы что - шутите?! Долларов?! Вы точно шутите! Аванс?! Конечно, согласны! Я думаю, что в неделю можно будет сдавать страниц по двести машинописи, а может даже и по триста. Абсолютно уверена! Абсолютно! Чаааааооо!

Нинель положила трубку.

Арнольдик сидел в кресле, почти что съехав на пол, раскинув ноги, беззвучно открывая и закрывая рот, будучи не в силах что-то сказать.

– Что с тобой, милый?
– удивилась Нинель.
– Скорее воды! Намочите платок!

Арнольдику накапали каких-то капель, что-то сунули под язык, дали понюхать нашатырь, положили на сердце мокрый платок и потерли за ушами.

С трудом он стал приходить в себя.

– Дорогой мой! Я только что заработала для нас триста тысяч долларов! Сто тысяч авансом, после сдачи первых страниц и заявки. Роскошное издание! Суперобложка! Рекламная поддержка! Три тиража по двести тысяч экземпляров!

– Да как ты не поймешь, я никогда, ни за какие сотни тысяч не смогу написать и десятой части того, что ты наобещала по телефону.

– Да что там писать-то?!
– почти возмутилась Нинель.
– Это проще и веселее, чем все твои скучные и никому не понятные монографии.

– Вот ты бы и писала, если это по-твоему так легко!
– простонал Арнольдик.

– Да сколько угодно!
– воскликнула Нинель.
– Садись за стол, и только успевай печатать на машинке, я так и не научилась это делать, а я тебе быстренько надиктую.

Арнольдик решительно подошел к столу, заправил в машинку лист бумаги, и ехидно улыбаясь, приготовился.

– Ты готов, дорогой?
– заботливо поинтересовалась Нинель.
– Тебе удобно сидеть? Учти, диктовать я буду быстро, если не будешь успевать, ты мне скажи.

– Я успею, не волнуйся, дорогая, - промурлыкал, предвкушая свой триумф, Арнольдик.
– Ты, главное, слова не позабудь.

– Не волнуйся, дорогой, все будет в порядке. Начали: маньяком я стал не сразу. Сначала я стал психологом...