Я боялся - пока был живой
Шрифт:
Переведя затуманенный взгляд в сторону, я увидел склонившуюся над пришедшим в себя Арнольдиком Нинель. Убедившись, что с ним все в относительном порядке, я подъехал к окровавленным Скворцову и Шмыгло. Оба лежали неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Пистолет, из-за которого они вступили в схватку, лежал рядом, и было непонятно, кто же из них и в кого выстрелил.
Нагнувшись в кресле, я подобрал пистолет, потом попытался осмотреть Шмыгло, который оказался ближе ко мне. Не без труда я перевернул его на спину, и тут же отшатнулся: на меня посмотрел ужасающей
Я потянулся к Скворцову, но он сам зашевелился и глухо застонал, открыв уцелевший глаз. Потом он с большим трудом, но решительно отказавшись от помощи, поднялся на ноги, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник.
– Надо срочно сматываться отсюда, - было первое, что он сказал.
– Да вы что?!
– возмутилась Нинель.
– Куда вы пойдете?! Вам всем нужна медицинская помощь. Вы все достаточно серьезно ранены! А вам, Скворцов, необходимо срочно делать операцию!
– После такой перестрелки самое срочное, что нужно сделать, это как можно быстрее сдернуть отсюда, пока нас не забрали в милицию, или пока нас не перестреляли бандиты. Быстро собирайтесь! Если нас задержат в квартире, полной трупов, мы будем иметь бледный вид, и большие сроки. Наверняка кто-то уже сообщил о перестрелке.
Скворцов, охая, зачем-то стал обыскивать убитых бандитов.
Но ключи от машины он нашел у покалеченного, но оставшегося в живых Филина, который застонал, когда Скворцов стал его переворачивать.
– Адрес!
– с ненавистью выдохнул Скворцов в лицо Филину, закрутив у того узлом рубаху на груди.
– Не знаю я!
– огрызнулся, как выплюнул, Филин.
– Не помню!
– Ничего, сейчас вспомнишь!
– Скворцов ударил Филина по перебитым коленям.
– Ауууу! Больнооо!!!
– взвыл тот.
– Больно?!
– яростно удивился Скворцов.
– А мне - не больно?! А ему, - он указал на мертвого Петюню.
– Ему не было больно?! Быстро адрес! Шутки кончились!
– Палиха, тринадцать, квартира четыре...
– Охрана?
– угрожающе спросил Скворцов, не давая Филину опомниться.
– Трое во дворе, двое в подъезде, между этажами, в квартире постоянно от восьми и больше братков. В прихожей - четверо охранников. Пистолеты, считай, у всех есть, у охраны - пистолеты и пара автоматов "узи". В квартире, в шкафу, гранатомет, автоматы Калашникова, гранаты, патроны, но это на случай выезда на серьезные разборки, или на случай нападения. Вроде все...
– Пароли, сигналы?
– Не пройдете, - покачал головой Филин.
– Я там был раза три, пускают только своих в доску, кого в лицо знают, или если кто приведет.
Скворцов встал с колен, и мы собрались на выход. Я наклонился к Петюне и поцеловал его в лоб, Нинель накрыла его чистой простыней, которую достала из шкафа.
Я взвел курок пистолета и попросил всех уходить и подождать меня во дворе.
Уходить все наотрез отказались, сказав, что уйдем вместе. Нинель что-то хотела возразить, сделала движение ко мне, но посмотрела на залитое кровью лицо Скворцова, на тело Петюни, накрытое простыней, на которой проступали кровавые пятна, зажмурилась и отвернулась к стене...
Глава вторая
– Куда поедем?
– спросил Арнольдик, усаживаясь за руль бандитской машины.
– Поедем к Павлуше, на Остоженку, - сказал я в окошко машины, стоя рядом, в коляске.
– Это врач один, мой очень хороший знакомый. У него даже операционная дома.
– Он что же - людей дома оперирует?!
– ужаснулась Нинель.
– Да нет, что вы, Нинель Петровна! Это он экспериментирует в свободное время. А что - есть лучшие предложения? В больницу нам даже показываться нельзя, моментом донесут и нас повяжут.
Других предложений не последовало, и машина тронулась следом за моей коляской, встретив по дороге милицейские машины с привычными уже для нас включенными сиренами и мигалками стробоскопов, которые мчались к месту недавнего побоища.
Мы все ужасно устали, были подавлены происшедшим, смертью Петюни, ужасным ранением Скворцова, диким побоищем, кровью.
Скворцова в машине стало знобить, он впадал в беспамятство.
Арнольдику тоже было плохо, его тошнило, кружилась голова, он наверняка заработал сотрясение мозга. Учитывая его возраст, это было серьезно.
Неожиданно, уже подъезжая к Остоженке, Арнольдик просигналил мне и резко прижал машину к обочине, вызвав целую бурю возмущения со стороны ехавших следом.
Не обращая на них внимания, он открыл дверцу, высунулся и его долго и мучительно тошнило.
Я подъехал к нему и участливо спросил:
– Вам плохо, Арнольд Электронович?
– Я только что убил. Я убил человека. Как мне может быть после этого хорошо?
– поднял на меня мутный, слезящийся взгляд Арнольдик.
– Но вы же фронтовик, разведчик. Вам же приходилось убивать на войне?
– Во-первых, там были враги, фашисты. А здесь? Я просто даже не знаю. А во-вторых, разве можно вообще привыкнуть убивать? Разве можно привыкнуть к крови? Разве можно привыкнуть к смерти?
Он устало покачал головой, сделал мне знак, чтобы я помолчал, и больше ничего не говорил.
Нинель обняла его сзади за плечи и сидела молча, пока он с трудом восстанавливал тяжелое дыхание.
Потом, когда он немного успокоился, она тихо сказала:
– Арнольдик, дорогой, поверь мне, что ты все сделал так, как должен был сделать. Я с тобой. Я горжусь тобой. Я боюсь и не люблю насилие, но ты был прав. А сейчас надо ехать. Скворцову очень плохо, он потерял много крови, и ему нужно прооперировать глазницу, пока нет заражения.
– Да, конечно же, дорогая, едем...
Мы проехали под арку возле продовольственного магазина в самом начале Остоженки и свернули во двор-колодец.
По захламленной лестнице мы поднялись на второй этаж древнего здания.
Дверь в квартиру была непривычно высоченная, а вместо звонка на веревке висел обыкновенный молоток.
Я взял его и постучал по измятой стальной пластине на двери. По квартире пошел гул, исчезая где-то вдалеке. А по этажам так загудело, что мы почувствовали себя внутри колокола.