Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Шрифт:
Наши машины где-то задерживались. Решаем догонять пехоту. Подвернулась попутная машина. Километра через три-четыре большая деревня, все улицы которой запружены ревущими коровами. Машина с трудом пробивается, буквально расталкивая коров. Нам надоедает такое путешествие, переваливаемся через борт грузовика прямо на спины животных и направляемся в приглянувшуюся нам усадьбу.
Большой двухэтажный дом, у нас бы сказали – помещичья усадьба, только очень простой архитектуры и с очень большим примыкающим к дому скотным двором. Несколько сот некормленых и непоеных коров, выпущенных кем-то из этих коровников, и заполнили улицы деревни.
Дверь дома оказалась на замке, но в одной ее створке выбита нижняя филенка. Протиснувшись через тесную дыру, оказались в просторной прихожей, из которой было открыто несколько дверей в комнаты первого этажа и вела лестница на второй. Обойдя комнаты первого этажа, преодолевая завалы разгромленной мебели и груды лежащей одежды, поднимаемся на второй этаж. Порог гостиной я переступил в тот момент, когда низкорослый небритый лейтенант, выругавшись трехэтажным матом, занес ногу, покушаясь разбить трехметровой высоты трюмо в резной раме красного дерева. Находясь под впечатлением от увиденного на первом этаже разгрома и не думая о последствиях, я ударил лейтенанта в висок. Да так удачно, что тот сделал пол-оборота и, только коснувшись руками пола, выпрямился. Не вступая в драку, лейтенант поспешно удалился, теперь уже сопровождаемый нашими матами.
Разгром на втором этаже во много раз превосходил разгром первого. На полу лежали разбитые хрустальные люстры и бра, порванные писанные маслом картины с поломанными резными рамами. И еще многое, а вернее, все, что было в гостиной, было разгромлено. Разве что кроме спасенного нами, и думаю, что ненадолго, трюмо. Смотреть на это варварство было тяжело, но что больше всего меня поразило – это человеческие испражнения на картинах и других, бывших когда-то ценными, вещах. В другие комнаты мы не пошли.
Встретив на въезде в деревню свой полк, уже вместе со своим дивизионом двинулись на запад, чтобы стать там на огневые позиции. Наша пехота вошла в соприкосновение с противником. Впереди шел бой.
Сделаю небольшое отступление. Упорное сопротивление противника, начавшееся на этих рубежах уже после его поражения на Висле и такого поспешного бегства, много обсуждалось тогда как среди офицеров, так и солдат. Не могу отвечать за достоверность изложения событий, свидетелем которых я не был, но, по-видимому, события развивались так.
Наши войска на территории Германии проявили невиданное зверство по отношению к мирному населению, в большинстве своем сначала оставшемуся в своих городах и деревнях. Слухи о происходящем быстро распространялись. Тогда все население поголовно бросилось бежать на запад. Этому я сам был свидетелем. В занимаемых нами населенных пунктах люди стали оставаться только в местностях западнее Берлина. Немецкая армия вынуждена была сопротивляться и задерживать наше продвижение, чтобы дать мирному населению уйти.
И вот пример. Город Шнайдемюль был окружен нашими соседями справа, но из-за упорного сопротивления не только армии, но и мирного населения несколько недель не мог быть взят. Рассказывали, что в городе вооружились и шли на защиту города даже женщины и дети, а когда наши солдаты врывались в город, то даже девушки, идя на верную смерть, бросались на них с ножами. Говорили, что события в Шнайдемюле вынудили Верховного подписать приказ о мародерстве.
За одиннадцать дней января дивизия прошла путь от Вислы до восточной границы Германии и 27 января пересекла границу у города Уж-Дойч. На территории Польши немцы почти не оказывали сопротивления, но на своей земле всеми силами пытались остановить наше наступление, используя для этого заранее подготовленные оборонительные сооружения и переходя в контратаки. Только 28 января они 11 раз переходили в контратаки южнее Шнайдемюле на подступах к реке Кюдов. Но порыв наших солдат был настолько велик, а немецкие части настолько деморализованы, что существенно задержать наше наступление им не удавалось. И, конечно, особо важную роль в успешном продвижении наших войск играли танковые соединения.
Заняв город Шлоппе, дивизия наступает на Бервальде. До Одера остается всего 15–20 километров. А 2 февраля дивизия снимается с огневых позиций и отходит на восток, в район города Вольденберг (ныне Dobiegniew).
Давно установилась теплая сухая погода. Снега уже нет. Дивизион движется самостоятельной колонной. Начальник штаба капитан Федько решает сократить путь, проехав более короткой проселочной дорогой по диагонали треугольника заданного маршрута движения. К счастью, только одной штабной машиной. Первые километры для нашего «Студебеккера» дорога была вполне проходима, но скоро мы поняли, в какую авантюру ввязались. Чем дальше ехали, тем хуже становилась дорога. И наконец машина завязла совсем. Танками, прошедшими во время оттаивания грунта, полотно дороги местами было разрушено почти на метр глубиной. Машина не могла двигаться ни вперед, ни назад. Населенных пунктов вблизи не было, как ни встречных, ни попутных машин. Спасло положение только то, что машина была оборудована лебедкой, а дорога с двух сторон обсажена деревьями. Восемнадцать километров машина плыла по грязи на буксире. Офицеры и солдаты, нас было 10 человек, промокшие и грязные, вытягивали трос вперед, зачаливали его за тополь, шофер включал лебедку, и машина плыла на расстояние длины троса. Затем лебедка крутилась в обратную сторону, а мы по колено в грязи тянули тяжелый трос. Уже наступали вечерние сумерки. Хуже голода и усталости было то, что у меня давно уже слетела повязка с раны. Засохшими окровавленными кальсонами ногу натерло настолько, что кровь уже текла за голенище сапога. И нестерпимая боль. Сказать об этом Федько я не мог. Это секрет. О том, что у меня не зажила рана, никто, кроме старшего лейтенанта медслужбы Гусева, не знает. Могут отправить в медсанбат, а оттуда – в госпиталь. А это в мои планы не входило. Сказал о своем состоянии Гусеву, и тот посоветовал незаметно, чтобы не видел Федько, залезть в машину и укрыться под брезентом. Но Федько очень быстро заметил мое отсутствие и, обнаружив меня в кузове машины, поднял такой крик, что Гусеву пришлось выдать нашу тайну. К счастью, подключив потом начальника медслужбы полка, Гусеву удалось избавить меня от медсанбата. Дивизион уже отдыхал, когда мы ночью нашли его на месте запланированного привала в деревне.
От Вальденберга дивизион делает форсированный марш 50–60 километров на север. 61-я армия нацеливается на померанскую группировку немцев, угрожавшую ударом во фланг 1-му Белорусскому фронту. Направление наступления дивизии – Нойведель, Гламбек, Нёренберг. С хода вступаем в бой. Противник отступает, оказывая сопротивление. За неделю продвинулись на 40 километров, а затем продвижение прекратилось. На рубеже Цаттен, Нантиков, Габберт, ж/д Кройц, Вильдфорт, Гламбек немцы остановили дивизию, а затем, контратакуя, на отдельных участках стали вклиниваться в боевые порядки полков, угрожая окружением наших подразделений.
1-й дивизион развернул свои батареи на опушке соснового бора. Штаб расположился на мельнице, в конторе из двух комнат. Выполнив привязку батарей на местности, мы прошли в штаб, чтобы нанести обстановку на планшеты, но решили отложить камеральные работы минут на пятнадцать. Нас заинтересовала мельница.
Это было довольно большое по площади четырехэтажное здание, густо наполненное механизмами. Больше всего нас заинтересовали шкивы из натуральной кожи, проходившие через отверстия в перекрытиях. Самые большие и широкие были уже срезаны нашими солдатами на подошвы и подметки сапог. Те, что потоньше и поуже, тоже были срезаны, но валялись здесь же. И вообще все, что можно было сломать, включая и оборудование, было разгромлено.
Противник сделал артналет, но бил по площадям, и ни один снаряд не попал ни в мельницу, ни на батареи.
Часа в четыре дня батареи быстро снимаются. Через борт в машины летят ящики со штабными документами. Немцы обошли нас по флангам, и есть угроза окружения. Успеваем отступить, а на следующий день пехотные полки восстанавливают положение, и мы снова возвращаемся на мельницу. И только теперь писарь Галкин обнаруживает, что вчера он в спешке оставил ящик с документами, и теперь папки и порванные документы ветер носит по территории мельницы. Секретные документы немцам не потребовались. А начальник штаба гв. капитан Федько недели через две был снят с должности и убыл из полка.