Я дружу с Бабой-Ягой
Шрифт:
— Отец — Степан Фомич, сторож подстанции, мать — Ирина Федоровна, точковщица бетонного завода. Так?
— Так.
— Школа номер два, класс четвертый. Все совпадает?
— Все.
— А в чем дело? — строго спросил начальник.
— Так я...
— Встать в строй, Лехтин! Хотя стоп!
Димка поднял плечи до самой пилотки да так и застыл шалашиком. А меня вдруг пронзила острая уверенность, что следующая путевка — моя, потом-у что разделять нас с Димкой было бы преступлением! Как и откуда ей взяться — меня не интересовало, моя — и все! И если не моя, то я умру!
Не выпуская Димкиной
— Полы...
— Я! — само собой вырвалось у меня, и я, вроде не двинув ногами, очутился рядом с Димкой.
— ...гин! — договорил Давлет и глянул на меня. — А ты не думаешь, что это другой Полыгин?
— Нет! Раз Лехтин этот, значит, и Полыгин этот!
— Четко! — одобрил Филипп Андреевич и обратился к остальным: — По возрасту Лехтин и Полыгин не подходят для службы в «Ермаке», но... Внимание!.. Сми-ирно!.. За особые заслуги перед лагерем, и в порядке исключения, Дима Лехтин и Сема Полыгин приказом номер один зачисляются в юнги!
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Димка, отдавая честь.
Я хотел ответить тем же, но внезапно в глаза, нос и горло мне ударили слезы, все затуманилось, я поперхнулся, опустил голову и стиснул зубы, чтобы не всхлипнуть, но слезы все-таки закапали на гравий, как я ни промаргивался.
— Встаньте на место!
Лишь минуты через две я продышался и осмелился поднять глаза. Перекличка продолжалась, и никто, к счастью, не пялился на меня. Вздохнув еще свободнее, я вытер лицо рукавом и радостно подтолкнул Димку локтем.
— Чуешь?
— Федю бы сюда! — шепнул он.
— Поздравляю! — тихо проговорил Ухарь, мимо Рэкса и Сирдара протягивая мне руку.
— Тебя тоже! — пожимая ее, смущенно ответил я, вспомнив, что Олега уже выкликали.
— Меня еще рано.
— А путевка-то!
— Она ничего не значит.
— Только вы нас и видели! — разрубая ладонью наши руки, заметил Рэкс. — Служить с такими локша-динами!
— Чего это? — вмешался Димка.
— Тихо, вы, салаги! — пристрожился Митька.
— Сам ты Сирдар-салага! — отпарировал Димка.
— А во! — выставил тот кулак.
— А во! — показал этот пряжку.
Угрозы их вдруг показались мне такими пустяковыми по сравнению с тем, что сейчас с нами произошло, что я решительно одернул сразу обоих петухов, тем более, что фотограф опять появился перед нашим строем, ища какой-то сногсшибательный сикурс-ракурс. Фотографируй, фотографируй, дядя, счастливых людей! Правда, полное счастье мое длилось не долго, потому что тут же я задумался — откуда взялись наши путевки? Не фокусник же Филипп Андреевич, и не колдун! Их же оформлять надо: давать сведения, платить... A-а, неожиданно догадался я, — это же папа! Вот почему он отсутствовал и вот откуда тети Ирины пирожки — они вместе, наверно, бегали по всяким кабинетам! Я оглянулся и с хода попал в отца взглядом — он, поздравляя меня, потряхивал над головой сцепленными руками, точно знал, что я оглянусь. Он, конечно! Ну, папа! Я, понятно, не против таких сюрпризов, но какую надо иметь выдержку, чтобы умолчать об этом!.. И потом, кто ему разрешил оформлять путевки, если еще неизвестно было, примут ли нас вообще? Давлет?.. Он-то как раз и колебался!.. В пещере гудели колокола, но я не мог найти консервных банок! Вот жизнь — ни минуты ясности и покоя!
13
— Ну-с, а теперь приступим к основному делу сегодняшнего дня — к формированию экипажей, — сказал Давлет. — Есть одна идея, и если она пройдет, будет просто чудесно!.. Внимание! Кто родился на дне Братского моря, три шага вперед — марш! — Никто не вышел. — Что, никто на дне не родился?.. Не думайте, что я сошел с ума и путаю вас с лягушками. Нет, я хочу знать, кто родился в старом Братске, или в Зеленом Городке, или еще где-то, что потом затопило. Сообразили? Итак, кто со дна морского, с вещами три шага вперед — марш! — Выступило человек тридцать, а из нашего строя — Ухарь, которого Давлет жестом вернул на место и заодно погрозил нам. — Так, складно пока. Это будет экипаж «Подводник».
Кто-то из подводников спросил:
— А можно к нам Ваську?
— Какого Ваську?
— Меня, меня! — заполошно-радостно заорал мальчишка, вырываясь из строя и кубарем летя через свой рюкзак.
— Мы дружим, — пояснил первый.
— И меня можно к подводникам, к Андрею! Мы тоже дружим! — подхватил третий голос.
— И меня!..
— Стоп! — прервал Давлет. — Вопрос ясен. Отвечаю: мы собрались сюда не только для того, чтобы заводить новую дружбу, но чтобы и старую укреплять, поэтому все можно будет сделать: и Ваську к Петьке, и Вовку к Юрке, и Бабу-Ягу к Кощею Бессмертному — но позже, в рабочем порядке. Ясно?
— Я-ясно, — протянули недовольно.
— Итак, экипаж «Подводник». Гордое имя! Мичман Фабианский, прими командование!
— Есть!
Мичман Фабианский, самый рослый и серьезный, тяжело потопал к своим. Гравий под ним не похрустывал, а скрежетал. Такому не по рыхлому гравию шествовать, а по бетонным плитам, и то, наверно, будут лететь осколки. Уверенно сомкнув строй, мичман стал во главе и отвел его в сторону.
— Кто родился в Братске же, но на суше, три шага вперед с вещами — марш! — Еще человек тридцать отделилось, к которым относились и мы с Димкой. — Очень хорошо!
— Эх, Федю бы сюда! — опять шепнул Димка.
— Это экипаж «Абориген»! — Объявил Давлет. — Мужественное название! Мичман Чиж, пожалуйста!
Если бы у мичмана Чижа и не было птичьей фамилии, то все равно в нем бы угадывалась птичья натура. В его легком шаге чувствовался еле сдерживаемый прискок, и руки он как-то раскрыливал, и не прямо прошел, а какой-то вилюшкой, и скомандовал с петушиной прерывистостью в голосе. Нет, мичман Чиж никак не увязывался с мужественным «Аборигеном»!
— И наконец, родившиеся вне Братска, три шага вперед — марш! — Тут было человек под сорок. — Это экипаж «Варяг»! Воинственный титл! Мичман Кротов!
— Есть!
И лицо, и походка, и голос, и рост мичмана Кротова были обычными, и всем своим видом он как бы говорил, что мол, не обращайте на меня внимания, я занят делом.
— Итак, почти поровну! Идея прошла! Эх, ребята, не жизнь у нас будет, а сон в летнюю ночь! — возликовал Филипп Андреевич, поднеся ко рту мегафон.
— А-а! — раскатился Димка своим верещащим смехом, но этого ему показалось мало для выражения восторга, и он обратился к Давлету: — А ура крикнуть можно?
— Можно! — сказал Давлет.