Я/Или ад
Шрифт:
И конфеты — интересный мир, они обладают таинственной картинкой на обертке, словно кино, или сказка, или детская книжка.
Сколько всего происходит всякого, и все есть, и все интересно и заманчиво. Я должен начать путешествовать по своим владениям, я должен исследовать мир, который был мне дан в придачу к существованию, я должен узнать любые варианты этого мира, иначе нечестно.
Я сижу на балконе — за окном метет метель, и снег, белый и пушистый, летает туда-сюда, какие-то черные случайные люди устало бредут неизвестно куда — неужели это я — неужели это я — тат твам аси.
“И кто познал мир — нашел труп.
И кто нашел труп — мир недостоин его”.
Итак, я начал путешествовать рано утром, когда снег, словно туман, кружился, соединяя небо и землю белой дымкой, словно саван.
Солнца не было — был только белый свет, который ослеплял глаза; я стоял около окна, смотрел на снег, и я не знал ни одной проблемы, которую надо решать в этот момент, я существовал просто так, сам по себе, независимо от общества.
Общество существовало из таких же людей, каждый из которых был “я”, но я не знал, что они делали, я только догадывался, что думал кто-нибудь из них в отдельности. Например, я.
Я посмотрел на снег — стоило начать путешествие; в этой белизне было что-то от белой окраски церквей, которые маняще стоят на холмах, сквозь снег и века. Рождество — утро, церковь, как в детстве, и снег падает на меня и укутывает меня своим белым светом, а церковь закрыта на замок и внутри нее живет тайна.
Возникла конфетная полночь, и я вошел туда, куда мне хотелось. Все началось, я закурил сигарету и сквозь ночную темень смотрел на огонь, который горел так ровно, словно был вечным. И я вошел в его дверь, и жизнь началась снова. Это был мир огня.
— Ну что? — сказал кто-то, а с меня катился пот. Я был в огненной бане, жара поднималась все выше и выше, мои волосы горели синим пламенем, и мозги начинали плавиться и изменять все, что я привык считать собой.
— Еще и еще! — говорил кто-то, и я забывал все, что осталось позади; наверное, я ходил в школу, но школа тоже расплавилась и горела и взрывалась, учителя летели вверх ногами, завучи с задранными юбками излучали огненную страсть, ученики пропали куда-то, словно их совсем и не было, а была одна жара; огонь испепелял все, и вот мы горим в восторге этого бытия — голые-голые-голые люди, их тела сверкают, словно лысина, их ноги обуты в резиновые тапочки — только бы не подцепить болезнь! — и на их головы надеты шляпы.
Итак — огонь, огонь, великий Агни, но я не в силах его выдержать, я кидаюсь вон оттуда и вижу каплю холодной воды — ура — неужели это мираж?!
И я странствовал по далекой Японии и вдыхал ее великие ароматы — всякие вишни и атомные бомбы. Японцы ходили по улицам, закрыв глаза. Один человек свернул свою голову набок, словно птичка-невеличка, и безмятежно спал, шагая по улицам. Я тоже спал или не спал, а потом увидел большой черный дом, который стоял на мрачном переулке, упираясь в небо.
Когда я сидел в комнате этого дома, в дверь позвонили. Я пошел открывать и увидел, что передо мной стоят на лестнице пятьдесят резиновых людей.
— Аааа!! — закричал я в ужасе и бросился из окна.
Я разбился на множество кусочков, и мне это так не понравилось, что я оставил все эти кусочки валяться, а сам пошел куда глаза глядят.
Было утро, я встал и решил выпить кофе. Я прошел по комнатам дома, и все ласково приветствовало меня и говорило мне “доброе утро”.
Я сел на кухне — новый день начинался и еще не собирался кончаться. И кофе был черным, как дьявол, и так далее.
А люди спали прямо на перекрестках и явно видели хорошие сны.
Пятерку в угол!!!
Москва бурлила, по ней скакали машины, ездили автобусы, спешили люди, тусовались хиппи. Наш дом стоял как скала — он был старым и вечно молодым. Но я потерял к себе интерес. Отказаться от самости нужно, чтобы получить счастье.
Итак, я сидел около дверей. После курения во рту у меня было нехорошо, но я был готов к дальнейшим событиям. Ну, что еще намечается в программе? Сегодня у нас ожидалась вечеринка с большим количеством друзей и знакомых. Для этого я обойду сейчас свои владения — мой большой черный дом, и прочие места: дело в том, что моему “я”, как выясняется, нужны эти четыре стены вокруг, чтобы всячески себя проявлять, а внутри чтобы никого не было. Люди надоели уже на улице своим неумным существованием, надоело все на свете, надо делать не знаю что — надо не делать не знаю что. Картинки разных цветов.
Надоела тупая реальность, в которую тыкают носом, а также нереальность, которая приедается своим материализмом.
Но вот скоро будет опять характерная вечеринка, которая должна состояться, словно как всегда.
Я захожу в свой дом, отпираю ключом мой сад — они находятся в центре города, это — утопия; в моем саду ничего не растет, зато в моем доме водятся домовые и все что угодно. Мой дом стоит серо-черный, словно покрытый копотью, он похож на страшные тюремные здания или на что-то старое и заброшенное; внутри там пыль и очарование; я выхожу, на цыпочках, боясь потревожить все, что передо мной может открыться, туда-сюда бегают крысы, и темные углы шипят и пугают. Паутина, лабиринты и Бесконечность — все как в космосе (или хаосе).
На сегодня я жду гостей — добро пожаловать ко мне в гости! Мы будем пьянствовать, веселиться и делать все, что полагается в таких случаях, ибо я имею флэт, а это обязывает к веселью и дуракавалянию.
Как баран, я смотрел на двери — они были все заперты, но потом я плюнул на них — это был всего лишь навсего мир дверей; я посмотрел в огонек своей сигареты и сразу очутился в другом месте, где царствовала вечеринка, трагическая и прекрасная; и здесь были друзья, вино и бабы, и я не чувствовал себя одиноким.
Мы сидели на полу, и музыка раздавалась около нас — кто-то танцевал, размахивая ногами, кто-то курил, кто-то наливал вино или коньяк, а кто-то просто сидел, погруженный в свои мысли, и не понимал, что происходит.
Комната, словно Вселенная, была полна людьми и разговорами, но все только начиналось, еще раздавались еле слышные звонки, и я бросался сквозь весь черный дом, открывал двери, и новые люди приносили новое вино и сливались со всем тем, что уже было.