Я/Или ад
Шрифт:
Что-то случилось с Ивановым. Он перестал понимать происходящее. Он стрелял у людей сигареты. Но все это было как-то не так…
Но потом он приходил домой и делал людей. Что-то кишащее, громоздкое и липкое плакало на его диване; в его комнате стоял запах великих тайн, великого творчества, и пахло кровью и красками, цветами и глазами.
Иванов был сам человек, у него были всякие друзья, с которыми он общался на разные темы; но все ему надоело, и он мечтал чинить пишущие машинки, но сначала он хотел создать человека — но не по образу и подобию своему, а идиота, кретина или дебила.
Иванов, как маньяк, расхаживал по комнате, и в кармане у него был финский нож. Перед ним лежали обнаженные мозги — белые, кровоточащие ранами духовных потрясений — птички сумасшествия уже свили там свои гнезда и чирикали, как сирена: забудь, забудь, забудь… А что, черт побери, я должен забывать?!!
Иванов, весь в крови, кроил эти мозги, он жарил птичек и пробовал их на вкус — отменно! — ибо он должен был знать все.
— Мой дорогой болван! — говорил Иванов про своих людей.
Он сделал уже несколько штук, но все они самоубивались тут же, потому что не понимали, кто они, и перед ними вставал основной вопрос философии. Поскольку у них не было приятных воспоминаний, как у меня, ничто не могло заставить их жить и сидеть на этой Земле — они честно сразу узнавали… и все! Иванов бегал туда-сюда — он был несчастен — почему, почему вы все такие самоубийцы??? Неужели я не могу одухотворить эту вашу материю, заставить вас бояться и любить ее… Вы смотрите на себя со стороны — где же ваше “я”, которое воплотится в эти биохимические развалины??
— Ты — камень?? — дерзко спрашивал Иванов сделанного человека. Но тот судорожно искал способы прекратить свое существование. Он резал себе вены, и в момент смерти лицо его прояснялось — ну слава Богу, теперь, мол, все понятно…
— Идиоты! — орал Иванов.
Он бегал по комнате, размахивал руками и произносил речи — ни перед кем:
— Я введу сюда мое главное искушение!!! Катитесь к черту!! Будет человек… Будет человек — но не я!.. Ха-ха! Что это за существо?!! А может, вы тоже такие, господа?!!
Он прыгал, лицо его сотрясалось. Но люди самоубивались пачками.
И мысль наконец осенила Иванова — оживлять их… Да!
Он бросился в широкочелюстному экземпляру, на руках которого уже давно застыла кровь, а идиотические бессмысленные глаза были обращены к небу — и стал опять делать его, как бы заново… Его мозг уже распался на части — микробы и трупные яды превращали его снова и снова в бездушную материю, но Иванов вновь конструировал его и высекал из него жизнь, как из кремня.
— Зажгись, зажгись, зажгись огонь в глазах! — продекламировал Иванов.
И труп ожил и что-то промычал.
— Тебя зовут Петя! — быстро сказал Иванов.
— Петя… — повторил труп и заснул.
И вот Иванов стал его учить всяким словам и научил самому главному выражению, определяющему его сущность:
— Я ничего не знаю.
Петя духовно не развивался, и, может быть, ему было хорошо. Он любил сидеть, поджав ноги, в сумасшедшем трансе, смотреть на луну в окне и говорить:
— Я ничего не знаю!!
— Прекрасно! — кричал Иванов и ложился спать, и его мучили цветные галлюцинации.
И он решил показать Петю своим друзьям.
И вот он пошел на вечеринку — а там все сидели и скучали в долгих разговорах. Они совершенно не знали, что делать дальше. Ну вот — они сидят все, и любят друг друга, и так далее, и так далее, потом разойдутся — потом будут вспоминать это. Ну и что?
И позвонил Иванов — он всегда развлекал компании, вдруг появляясь пьяным и веселым. В нем еще сохранились остатки тайны, но все же и он становился понятным. В конце концов люди становятся понятны до невозможности. Они еще могут быть в лучшем случае интересны. Но не таинственны. А потом они уходят — а потом они приходят. А потом снова уходят. Что-то ведь мы, дескать, не сказали друг другу?? А если б сказали? И что нам делать с этими словами…
И Иванов пришел в обществе Пети. У него было агрессивное и злое настроение. Он напился как свинья, а Петя совсем не пил, потому что не умел. Зато с ним танцевали девочки и решили, что он очень хороший.
А Иванов сидел с кем-то и что-то говорил. Разговоры шли о Боге. Иванов разозлился, встал, взял Петю за рукав и шепнул ему:
— Скажи им, что Бог — дерьмо.
— Хорошо… — согласился Петя. — А что такое Бог?
— Тьфу ты, дьявол!! — закричал Иванов. — Бог?.. Вот смотри — ты мыслишь? Это мы с тобой проходили…
— Да, — сказал Петя.
— Но ты ничего не знаешь…
— Да.
— А Бог — это существо, которое мыслит совершенно, все знает и все сотворило… Понятно? Бог — во всем…
— Ах, это… — почтительно вдруг закивал Петя. — Хорошо, я скажу. А дерьмо — это очень хорошо?
— Нет, это плохо… Идиот!!
— А зачем мне это говорить… Я не скажу.
— Да ты же ничего не знаешь!!!
— Да. Я не знаю. Зачем мне называть того, кто знает… и… сделал меня… плохо? Это — нехорошо.
И Петя повернулся и ушел.
— Болван!! — закричал ему Иванов вслед. — Тебя сделал я!!
— Это не важно, — сказал Петя.
И Иванов достал из кармана револьвер и расстрелял Петю.
— Пропадай, моя душа!!! — заревел он. — Но если Ты есть, Ты… Ты даже бровью не хочешь повести!!! — вдруг вскричал он, бросился на пол и заплакал.
— Иванов, Иванов! — бегали вокруг него друзья. — Что с тобой?? Зачем ты убил Петю?
Иванов поднял свое изможденное лицо и мрачно сострил:
— Он слишком много знал.
И душа его зачерствела на многие годы.
— Да, так бывает! — воскликнул я, путешествующий по мирам. Эта истерика захватывает меня и губит в своем водовороте. Хочешь быть свободным — будь одиноким. Хочешь быть сильным — ты предоставлен самому себе. А можно еще ослепнуть, и тогда объективный мир потерян навсегда.
Усталый и злой, я бродил все по тому же самому Крыму — море сияло, и солнце тоже; я совершенно не помнил, откуда я здесь взялся совершенно внезапно, — и все то, что было привычным и главным, теряло свои смыслы.