Я/Или ад
Шрифт:
Иванов 2-й без лишних слов всадил ему нож в спину.
— Что такое? — нахмурился Иванов 1-й. — Что с вами стряслось? Вы что, с ума сошли?
Два других Иванова стояли перед ним, как провинившиеся школьники.
— Вы что, белены объелись? Вы что, ядрена мать… У других дети как дети… Ой, что я говорю! — испугался Иванов 1-й.
Иванов 3-й, кажется, что-то понял и сказал:
— С нами что-то происходит… Это все инженер Иванов! Вы читали его доклад об уменьшении?
— Инженер Иванов — сумасшедший, — строго заявил Иванов 1-й.
— Правильно! — воскликнул Иванов 3-й. —
Ивановы помолчали. Потом они неожиданно закричали:
— Измена!!! — и бросились врассыпную с красными флагами под мышкой.
Ракета ударилась о Луну и раскололась на тысячи мелких осколков. Ивановы как потерянные бегали по бездонному космосу (или хаосу) и кричали “ау”.
Я был волосатым, жил на флэту, и у меня было три друга. Часто я гулял по улицам, смотрел в витрины магазинов и ждал, когда придет вечер. Ночью я ждал утра. Утром я завтракал и шел гулять. Если вы спросите меня, что я думаю о себе, так я вам отвечу: я — просто человек. Я живу и живу себе и не хочу умирать. Я не знаю, что будет завтра, и довольно плохо знаю, что есть сейчас. Я просто люблю гулять, смотреть на старые дома и вспоминать то, чего уже нет. Я вспоминаю мгновения своей жизни, когда она вспыхивала прекрасным пламенем и я был вечен в эту секунду. И все было хорошо, и каждый предмет переливался, словно алмаз. И тогда я ненавидел Екклесиаста. Я вообще люблю суету — за то, что она мимолетна.
Шумят ночные деревья в лесу, они мокрые, будто глаза в слезах, и мне хочется уйти в них, мне хочется вырыть маленькую уютную нору и спрятаться в ней от шума, свернуться клубком и жевать запасы на зиму. Наверху будет идти мокрый дождь и дуть сильный ветер, а я буду заключен в себе, и мне будет спокойно и хорошо.
Мне говорят, что надо воспринимать внешний мир, но я не умею. Этот мир наполнен бесконечным числом предметов и понятий, и я не могу их постичь. Я могу их свалить в одну кучу и выбрать из них то, что мне нравится. Я требую нового или, на худой конец, хорошо забытого старого.
Мой первый друг был религиозным. Он верил в Бога, верил в то, что он спасен и не умрет. Он верил в Иисуса Христа, а в Аллаха не верил. Мы стояли с ним, я курил, а он говорил.
— Знаешь, почему курить — грех? Потому что это медленное самоубийство. А самоубийство — самый большой грех.
— А если я завтра попаду под машину? — усмехнулся я. — Тогда будет все равно, курил я или нет.
— Почему ты не хочешь войти в Царствие Божие!.. Ведь это такое счастье… — говорил мой друг.
— Что-то в этом есть корыстное, — сказал я. — Верьте, не делайте плохого, и мы вам устроим вечный рай. Так каждый дурак будет этого не делать…
— Мы спасены! — воскликнул мой друг. — Почему ты отвергаешь Христа, которого Бог принес в жертву и который спас всех людей? Как ты можешь не любить Его?!
— Я люблю Его, — сказал я. — Но мне больно терять себя. Я не хочу спасаться, я не хочу чужой протянутой руки, пускай она мне и обещает самые великие блага… Но это не мои блага! Я сам
— Этот твой мир не стоит ничего перед Богом…
— Ты не понимаешь, — не сдавался я. — Мой мир только есть. Ясно? Если в моем мире нет Бога, то Его нет. Но в моем мире есть мой Бог. Этим Богом должен стать я. Я должен стать всем. Но тогда — прощай моя личность…
Мы помолчали, потом мой друг сказал:
— Ты отвергаешь любовь…
— Я ничего не отвергаю! — засмеялся я. — Да я все могу, я буду искушать все до последнего, и если останется что-то незыблемым, тогда это действительно существует… А если нет, то есть один круглый нуль и одновременно бесконечность… Смотри!!!
Я протянул руку и отрастил себе шестой палец. Мой друг перекрестился, потом пробормотал: “Изыди, Сатана”, а потом стал очень серьезным.
— А уменьшаться ты умеешь?
— Я умею все, — сказал я. — А зачем тебе стать маленьким? Если хочешь, можешь стать большим…
— Изыди, Сатана! — прокричал мой друг и убежал. Потом он вернулся и испуганно проговорил: — Как ты это делаешь?!!
— Это может любой, — самодовольно заявил я. Мне нравилось смеяться над друзьями. — Ты должен стать всем или ничем, и тогда возможно все. Ясно?!!
— Это доклад инженера Иванова!!! — испуганно прокричал мой друг, фамилия которого, кстати, тоже почему-то была Иванов, и ринулся вон.
Я засмеялся мелким надтреснутым смешком и пошел гулять.
Мой второй друг был очень практичным человеком — он все время писал какие-то статейки для газет и журналов, постоянно что-то делал и всегда ругал меня за то, что я ничего не делаю. У него была прическа комсомольского работника. Но он был очень хорошим и умным, и я все время рассуждал с ним обо всех вопросах. Больше всего мы говорили о политике. Обычно мы всегда приходили к мысли, что миру пришел полный конец и скоро по нашей Земле будут ползать только ядерные самоходки. Нам было очень грустно, и мы с жадностью вдыхали оставшийся воздух. Мы шли с ним по бульвару и смотрели на старые дома.
— Все куда-то идет и идет… — задумчиво проговорил мой друг.
— Да, — согласился я.
Мы сели на скамейку. Вокруг нас росла зеленая трава, люди проходили мимо и читали газеты.
В детстве мы смеялись надо всем, мы были словно бессмертные, а сейчас нам стало скучно, и мой друг должен был становиться взрослым и заниматься делами.
— Но что-то надо делать! — сказал он. — Не знаю… Какая разница — что… Нет, у меня все время какое-то чувство, что на меня давят… Что-то тяжелое… Ну вот — трава. Вот сейчас бы лечь и кататься по ней…
— И почему же ты этого не можешь? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами мой друг. — Не знаю, что делается с человеком… Все живут, как будто какую-то обязанность выполняют… То надо сделать то, то другое, все по плану.
— Да нет, — сказал я. — На самом деле с тобой никто ничего не может сделать. Просто выполнять обязанность проще. Правда, они сейчас так довыполнялись, что скоро это все полетит к чертям… А если откинуть вообще все и стать абсолютно свободным, то мы потеряем и себя.