Я Кирпич
Шрифт:
Женского, все-таки. И то хлеб, разобрались. А тварь-то… сама верещит, а сама так и норовит из руки выкрутиться, ишь, коготками в край ладони вцепилась!
— Будешь кусаться и царапаться — удушу! А башку оторву и выброшу!.. Вон туда, на ленту!
Лента, кстати говоря, голубоватится… голубится… — тьфу!.. — ближайший кусок ее довольно четко виднеется сквозь мутные хляби, по крайней мере, я различаю эту субстанцию, отсвечивающую голубоватым… даже чую, куда она дальше протянута… налево и направо… без конца и края… А между тем лупатая Букач мгновенно прислушалась к угрозе: птичьи лапки разжались, когтей не видно, клюв… хобот… что у неё там… пасть носатая приоткрылась и оттуда вместо осмысленной речи только испуганные хныки доносятся — наверное,
— Успокоилась? Отвечай словами.
— Да, о Великий!
— Царапаться, кусаться, обзываться не будешь?
— Нет, о Великий! Не убивай!
— Кто на меня нападал? Кто они? Которых я того… замесил. Отвечай!?
— Мары. Они всегда здесь крутятся, падаль собирают.
— Падаль? Не врубился что-то. Я, что ли, падаль для них?
И опять захныкало… захныкала эта клювастая дрянь… на жалость меня разводит:
— Не убивай, о Великий!
— Поменьше титулов! Отвечай же, сволочь, не то лопнет мое терпение!
— Я… я… я стараюсь!.. Кто ослаб — они тут как тут! Простых-то днем не жрут, те их и не видят! А я… это… ну… Нет, я не такая, просто с голодухи… Они меня тоже пытались…
— Тебя тоже хотели сожрать? Это когда ты к ленте прилипла? Не тормози, сволочь!
— Да! Да, когда прилипла. Когда ты меня спас и в воду бросил. Они бы меня съели. А ты спас! О, Великий!
«Но в сердце льстец всегда отыщет уголок!» Я еще со времен своего проживания на Сенной был весьма падок на лесть, да только очень уж скудна была моя жизнь на такие приманки… Никто и никогда не называл меня великим, мне даже в любви никто не признавался, разве что Женечка с Ленчиком… И гораздо, гораздо позже, когда я уже разумом проснулся. Но это они так, шутя, под постельное настроение, в виде поощрения за врученные им цветы и подарки… И Витька-мент с Сенной иногда говорил: «Ну, Кирпич, ну, ты велик не по-детски!..» — это когда приходил мой черед «проставляться», и я приносил из похода за бутылкой дагестанский «коньяк» вместо «журавлика». Принес, откупорил, пожал шквал аплодисментов — и забыли меня величальники… до следующей бутылки за мой счет… А здесь — мало того, что лестью обмазали, так еще и того… типа, реально спас я эту Букач от смерти… Может, не поздно бы её задавить? Отобрать у твари врученный подарок? Дескать, не фиг было кусаться и ворчать?.. Но жалко, все-таки. Да, и волшебными свойствами, небось, обладает, и наверняка знает чего-то там, что не вредно бы мне знать… Попробую сделать так, чтобы она, Букач эта, мне пригодилась. Вдруг вдвоем не так страшно будет?.. И Дэви — третья. Или отпустить на все четыре стороны?
— Ок, будем считать, что я велик в этой ситуации и свершил благородный великанский поступок. Тебе сейчас куда, кикимора болотная? А, Букач? Опять в воду забросить? Или в дождь? Смотри — какой дождь, почти тот же омут!
— Нет, о Великий! Я ослабла, выпил ты меня. Бросишь — как раз приклеюсь и пропаду.
— Надо же… я ее выпил!.. Это ты меня кусала, не я тебя. А как же тебя усилить? Я тебя не пил, понятно!? Что мне с тобой делать, где выпустить?
Засуетилась Букач, замельтешила хоботом, затрепетала прижатыми крылышками… или что у нее там… не рассмотреть как следует… И явственнее задрожала — я почувствовал это пальцами, обхватывающими это полупризрачное тельце…
— Не выпускай меня. Возьми к себе… — Проскрежетав сие, Букач, видимо, тоже почувствовала мое изумление и заторопилась продолжать. — Возьми к себе, о Великий, не то я пропаду, очень уж ослабла поедом чужим. Я отслужу! Ох, как я тебе отслужу! Вечно буду служить, без кова!
— Без чего? Без какого кова? Что это?
— Верная буду! Не губи, о Великий!
Тупой идет разговор. Во мне опять помаленечку проступило раздражение поверх любопытства, но вертеться на месте и крутить во все стороны головой я уже не забываю, потому что ощущение тревоги, унявшись несколько, по-прежнему живет и дышит, расслабиться мешает, за что ему
Кажется, я промок до самых трусов… Но, вроде бы — не «до нитки». То есть, если верить ощущениям тела, одежда моя впитала дождевой влаги намного меньше, нежели могла бы, чему я несказанно рад. На Васильевском, метрах в четырехстах от моей тамошней квартиры, на следующей нечетной Линии, стоит каменное пятиэтажное кольцо здоровенного дома с внутренним двором, а посреди этого двора скромненько раскинулся небольшой одноэтажный дом, в котором живет один из самых странных музеев Петербурга: «Музей дождя». Я бывал там дважды, и мне нравилось, а вот в третий — уже прицельно пойду, узнавать о разнице во влагоемкости дождевых осадков нашего города, в зависимости от… Но это потом когда-нибудь.
— А… где ты живешь? У тебя есть дом, логово какое-нибудь? Букач, ау! Тебя, кажется спрашиваю.
— Да, о Великий! То есть, нет, о Великий. Дом кикиморам положен, да еще домовым, да еще иной всякоте нечистой, прилюди мелкой, а я… так… привольная была… Да вишь, ослабла — тут и до беды недалеко… Не Она, так Мары высосут… На тебя остатняя надёжа, О Великий!
Скрежещет у меня в руке носатая красотка Букач — не пойми большой комар или говорящий скворец — а я уже понимаю верхним чутьем, что слово Она предназначено для голубоватой субстанции, которую я про себя именую Лентой, и произнесено это слово с большой буквы, типа, с Почтительным Ужасом!
— Ты, Букач, местами как-то не совсем по-русски говоришь, нарочито, не по-современному, словно лаптей наелась. И где я тебя помещу? Дома у себя? Так там у меня со свободным пространством не сказать чтобы густо. Опять же, посетители… разного пола у меня бывают… довольно впечатлительные, все как на подбор… И еще: как обихаживать тебя в быту?
— Я маленькая.
— Чем кормить, спрашиваю, куда на горшок водить? У меня ведь квартира в многоэтажке, не вилла, не дача…
Опять затрепетала Букач, однако же теперь чуточку на иной манер, как бы не выкручивается из ладони моей, а наоборот, поудобнее устраивается. Блин, наглая такая, ведь я еще ничего на ее счет не решил… А она, похоже, почувствовала, что уже решил… в ее пользу… Что ж, ей виднее.
— Букач, я не угрожаю больше, но все-таки тебе следует понимать меня и мои резоны, и как можно с меньшими паузами отвечать на мои прямые вопросы. Мне очень хочется немедленно и подальше свалить из этого странного места, от всех этих липучек и умертвий, но пока я с тобой не разберусь — считаю это преждевременным. Я промок и склонен злиться. А люди, когда злятся или промокши, или когда за бабло бьются, они без колебаний ладьями и ферзями жертвуют, людьми и животными, не то что Букачами. Понятно? Итак: что с горшком, типа туалетом, сортиром, отхожим местом для тебя? Что тебе надобно? Чем тебя, к примеру кормить, поить? Считаю до трех… Знаешь, что такое — отхожее место?
— Нет, о Великий, отхожее место нам не надобно, ты даже и не думай! Я знаю про него, да мне без надобности. Не надобно, потому — я от тебя маной попитаюсь, коли дозволишь.
— То есть, не понял? Что значит — от меня? Как та крыса пить меня собралась? Вместо кофия и мартини с вермутом?
— Нет, о Великий! Пощади! — Опять ужасом дрожит Букач, опять верещит, аж уши ломит. — Не пить, а это… ну… как бы греться буду… как зверь на солнышке. Погрелась — и сыта! Не убивай, о Великий!
Не убивай ее, угу… Не убиваю, даже диалог веду, внутренне прикидывая, нужна ли мне такая сожительница… очень даже сомнительная… и визгливая… и кусачая. Опа, точно: у меня же еще и Дэви есть, тоже та еще девочка! Это что — это мне теперь гарем из монстров содержать предстоит? Милое дело! И как они между собой поладят, интересно знать? И вообще… Мысли, мысли, мысли мои обрывочные…