Я Кирпич

О'Санчес

Тем временем, из кольцеобразной стены тумана, окружившей сплошь кусочек пространства, в центре которого находился я, выдвинулись зыбкие призрачные фигуры неясных форм… по размеру сравнимые с человеком… с лошадью… с аистом… Я напряг ментальные мышцы — те самые, новые, которые с некоторых пор выявились в сущности моей, поселилившись в головном мозгу — и увидел, что окружившие меня фигуры вовсе не столь призрачны, да и зыбкости в них поменьше, чем бы мне хотелось. Зато вдоволь когтей, зубов, черно-багровых взглядов, ярости, злобы, голода!

Они молча и без объявления войны бросились на меня, общим числом шесть, и те две, которые были слева-сзади, опередили остальных. Я увидел их, то ли угловым

зрением, то ли внутренним — некогда было анализировать, как мне это удалось — организм чисто автоматически среагировал на угрозу: я замахал руками в развороте и гаркнул что-то малосвязное, может быть даже матерное… И голубая полупрозрачная пакость, прилипшая к моим рукам, вдруг преобразилась в тот скоротечный миг: на левой руке расплющилась в некое подобие томагавка с очень короткой рукоятью, а на правой вытянулась в небольшой прямой меч, по типу древнеримских гладиусов. Хренак-хренак — и передовой отряд из двух нечистей (ну, а кто они еще!? Как их еще обозначить!?) рассыпался в летучий прах. Почти тут же напали остальные четверо, но мне с испугу пришлось стать на диво проворным: за считанные секунды я уработал и остальных… Фехтовальщик и боец из меня просто никакой, здесь я не тщеславен, истину понимаю, однако же мои неопытность с неуклюжестью не помешали полной победе: разметал и прикончил! Почти всех: последняя нечисть, небольшая по объему и мерзкая на вид, крысообразная такая, увернулась от моего магического томагавка и бросилась наутек! А я, войдя в победительную ярость, объявшую меня по самую маковку, ринулся ее догонять! Кажется, я рычал во время этой стремительно промчавшейся сквозь меня битвы и последующей погони…

Стена летнего ливня остудила мой берсеркский пыл. Да, побежав с гиком и рыком за красноглазым крысоидом, я выскочил за пределы окружавшей меня «арены» и угодил в самый что ни на есть дождепад! Это почти как игровая шутка у нас в детдоме, когда тебя подкарауливают — на горшке, либо во время сна — твои же, столь же дебильные товарищи, и внезапно обливают ведром ледяной воды! Я тоже пару раз подкарауливал и окатывал, наблюдая, как орут матюгами, визжат и стонут застанные врасплох пацаны-приятели (девчонок никогда не обливали, их мы на иной манер пугали и мучили), только радовался и хохотал менее искренне, чем остальные.

Три секунды — и я насквозь промок! И опомнился. И оглянулся — желтоватая пелена гнева спала с моих глаз, осталась лишь полупрозрачная дождевая, посторонняя, природная… Свободное от ливня пространство за те же секунды съежилось и исчезло, оставив меня наедине с проливным дождем посреди Елагина острова. Народу в парке ноль, разбежались и попрятались, никто, небось, не ждал непогоды в этот поначалу безоблачный день. А ветра по-прежнему нет — и это большая редкость при наличии интенсивных погодных перемен: те же и тучи взялись ведь откуда-то, не из-под земли выкопались?

Стоим и думаем, каждый о чем-то своем — трое нас: Елагин остров, я и дивно-вертикальный ливень. И еще туман, ухитрившийся сохранить свою густейшую консистенцию не только вокруг меня, но и среди хлещущих дождевых струй. Гляжу на растопыренные пальцы обеих рук — чистые и мокрые, с легким венозно-фиолетовым оттенком кожи, холодом дождя, но зато без малейших следов голубоватой субстанции.

И — р-раз! — что-то опять шевельнулось слева, на краю зрения — оставшаяся в живых нечисть! Улетучившийся, было гнев, никуда из меня, оказывается, не делся, только притаился и теперь вновь вспыхнул! И голубые наросты на кулаках тут как тут: на левой типа туристский топорик почти без рукояти, на правой типа клинок, сантиметров сорок длиною! Я с прыжка вломился в реденький кустарник, но ударить не успел: услышал — одновременно ушами и как бы подсознанием — мольбу: «Не убивай

меня!»

А голосок-то знакомый! Дряблый, мерзкий, но жалобный! И размеры у твари этой гораздо меньше, чем у сбежавшей… и пахнет иначе… Пахнет — это я неточно сказал, выхватил из собственной эрудиции первое попавшееся слово, хоть как-то объясняющее смысл того, что я… понял… почувствовал… учуял… Да: учуял, так вернее всего, отсюда и «пахнет» хотя и вне обоняния. Придержал я руки-крюки, в магическую сталь обутые, сумел справиться с неистовым желанием порвать в куски эту гадость, что посмела… того, кто… существо, которое… Странно: стоит лишь внезапно завернуть за угол обыденности, покинуть натоптанные, привычные для тела и разума тропинки понятий, так сразу внутренняя речь твоя становится куцей, невнятной, невзрачной! Короче говоря, вытянул я правую руку, как бы отвергнув ненужный покамест гладиус, да цап эту небольшую гадость в районе головы, предположительно в области шеи, отбежал обратно в круг, свободный от дождя, и сдавливаю в полсилы, при этом обтекаю, потому что мокрый с головы до пят, а сам вопрошаю вслух… гм… человеческим голосом:

— Ты кто, сука!? Чё здесь делаешь? Быстро отвечай, а то задавлю, на хрен!

Молчит, хрипит гадость, в руке трепыхается, но ответной агрессии не проявляет: не кусает и не царапается, не то, что в прошлый раз! Ах, ты-ы, ё-олки-палки!.. В прошлый раз! Точно, блин! Это же тот ворчун, что палец мне прокусил вместо благодарности, когда я из голубой ленты его отклеил! Кстати, надо будет крепко обдумать, не забыть — откуда во мне берутся эти инсайты, вспыхивающие в мозгу помимо логики? Хотя… я уже принял для себя гипотезу, что не сумасшедший, и не фиг долее в ней сомневаться, буду исходить из того, что данное предположение — факт неубиенный: я нахожусь в реале и мой разум тоже. Была у меня логика, теперь она с озарениями. Ну-ка, посильнее сдавим… И приотпустим…

— Отвечай, считаю до трех! Не шучу!

— Я Букач! Букач я!

— Букач? Чё это — Букач! Типа, зовут так, что ли?

— Да!

— Что да? Ну!

— Зовут так. Не убивай.

Осторожность, как правило, рука об руку с долголетием идет по любой отдельно взятой жизни. Я, не будучи шибко опытным по жизни, знаю истину сию из прочитанных книг, поэтому, под собственные крики-угрозы, одновременно стараюсь — выдавить «момент истины» из пойманной шушеры и вертеть головой по сторонам, в попытке не лохануться и не подставиться под удары других членов гнусной мерзоты, что напала на меня. Те остальные, которых я поубивал, были иными внешне и… и… по запаху, что ли… но все равно: ушки на макушке!

Ничего не вижу за этим ливнем в кисельном тумане. Но на моей «арене» вроде бы пусто.

— А что ты здесь делал? Зачем на меня напал? Не тормози, сука! Взялся отвечать — отвечай! Ну!

— Я не нападала! Я просто… Я рядом была… я почуяла…

Опа! О как! ПочуяЛА, быЛА! Оказывается, эта тварь себя по женскому полу обозначила. Ну, велик же этот мир, ну, разнообразен, в сравнении с нашими… с моими мозгами: в любой, самой нестандартной ситуации всегда найдется место неожиданному и удивительному! Я отчего-то прочно думал, что Букач — это… это ближе к мужскому имени, да и голос премерзкий, да и манера говорить…

— Э, погоди! Ты чего — женского роду-племени?

— Какого скажешь! Женского. Нет, нет, я ошиблась. Нет! Только не убивай, я мужского! Салоп себе выращу, все как скажешь сделаю, пощади, о Великий!

Час от часу не легче. И нечисть оказалась бабой, и я великий. Лестью решил меня взять. Решила. Ни хренашеньки не понимаю в происходящем. Когда кончится этот странный дождь?..

— Чего, чего вырастишь?

— Нет! Прости! Я ошиблась! Не убивай. Я женского роду-племени! Все как ты сказал!