Я - машина
Шрифт:
Доктор глянул в дверной глазок и увидел Зину – молодую медсестру. Вот. Он оказался прав. Наверняка на работе его потеряли – ведь он даже не позвонил и не придумал правдоподобных отговорок. Просто пропал на несколько дней.
Решив соврать, что заболел, Александр Петрович открыл дверь. И вдруг в квартиру вломился целый отряд милиции. Тщедушного пожилого человека прижали к стене и защелкнули на запястьях наручники.
– Стоять, не двигаться!
– Только не делайте ему больно, – закричала Зина откуда-то, казалось, издалека, – Он не преступник, он просто старый больной человек!
– Вы не понимаете, не понимаете! – тихо простонал Александр Петрович, но на его слова никто не обращал внимания. Его поволокли из квартиры.
***
Стоило добросовестному и обязательному Александру Петровичу не выйти на работу без предупреждения, как его сослуживцы забеспокоились. Кроме того, пропал один из его пациентов. И друг этого пациента. Милиция выяснила, что последний, с кем должны были общаться двое молодых людей, был старый психиатр и неудавшийся нейрохирург. Операцию по спасению пропавших удалось провернуть быстро. Но не вполне удачно.
Художник вышел к милиции сам и сказал, что в комнате остался еще один человек. Но Роман бросился в кабинет доктора, забаррикадировался там и некоторое время крушил аппаратуру, колбы, склянки, стеллажи с книгами. Потом затих. Когда взломали дверь, Роман был мертв. Он перерезал себе горло скальпелем. То, с чем Вадим жил двадцать восемь лет, для Романа оказалось невыносимым.
***
Александр Петрович был признан невменяемым и приговорен к принудительному лечению. У него пытались выяснить, что же такого он сделал со своими пациентами, и зачем ему это было нужно. Но он замкнулся и перестал общаться с кем бы то ни было.
А через пару месяцев умер.
***
Вадим жив до сих пор. Счастлив в браке, имеет двоих прекрасных ребятишек. Распродал все картины и забросил рисование. Не стало времени. Ведь он поступил на экономический факультет.
01.01.2001
Я – машина
Я – машина, которая исследует мир и самое себя.
Такая странная мысль пришла ко мне утром.
Я встал на ноги, потянулся. Мое окно выходит во двор, вместо синего неба я вижу многоэтажный дом из красного кирпича. Из-за этого дома солнце не может заглянуть ко мне в комнату.
Кактус стоял в стакане на окне, верхушка растения пожелтела, земля засохла. Грязный тюль, похожий скорее на половую тряпку, свисал до самого пола. Местами на нем проступали желтые пятна. Я все никак не мог заставить себя сделать уборку. Да мне и времени не хватало на это.
Иду на кухню, чтобы попить воды, потом заглядываю в холодильник. Там пусто. Только несколько бутылок из-под водки, да банка из-под кабачковой икры, поросшая пушистой плесенью изнутри.
Я уже не помню, с чего все началось – почему я вдруг перестал следить за собой. Я не мылся, не убирался. По дому ходил либо в одних трусах, а то и вовсе без них. А кто мог меня пристыдить за это? Никто. Ведь я жил один в своей двухкомнатной квартире, которая досталась мне от матери.
На полке стоит черное советское радио «Маяк», иногда я его включаю, сажусь на табуретку и сквозь треск и шум пытаюсь понять, что происходит в мире.
Иногда слушаю музыку.
Больше вроде ничего не делаю.
Но все-таки я умею испытывать сильные эмоции. У меня есть тайная страсть. Это – чужие окна и то, что за ними происходит.
После переезда в этот город, а это случилось, когда я учился в девятом классе, я страдал от того, что у меня не было ни друзей, ни знакомых. Новыми друзьями я не сумел обзавестись, а старых не мог забыть. Это был период своеобразного аутизма.
Вот тогда что-то и произошло со мной, я и стал часто бродить в одиночестве по городским улицам, чтобы лишний раз найти интересное окно, в каком-нибудь доме. А потом подолгу стоять под ближайшим деревом и наблюдать за чужой жизнью.
Я наблюдал генез.
***
Светило яркое солнце. Воздух пах гнилой листвой, пропитанной весенней талой водой. Первые, самые нежные зеленые листочки пробивались на свет, лопались почки, над зеленой травой кружились бабочки. Было тепло.
Я натянул рубаху в фиолетовую клетку и потертые черные джинсы, обулся в старые туфли, у которых почти отвалилась подошва. Мои длинные сальные волосы спутались и имели жалкий вид. Всего полгода назад я был аккуратно коротко стрижен.
Пройдя несколько дворов, я нашел окно, которое заинтересовало меня. Тяжелые красные шторы обрамляли его по краю. Весь подоконник был заставлен цветами разных видов. Вьюнки тянулись к потолку и уходили вглубь квартиры. Отсюда можно было рассмотреть даже огромный кожаный диван, журнальный стол, большой старинный шкаф, забитый книгами, и ковер, висящий на стене.
Очень уютная комната. Напротив этого окна стоял старый тополь. Я взобрался на одну из его веток, прижался к сырому шершавому стволу и принялся ждать, когда в моем окне произойдет что-нибудь необычное.
Я ощущал себя охотником с ружьем, поджидающим свою жертву. Время в такие моменты течет необычайно медленно, все проблемы отходят на задний план, мое Эго растворяется в моем ожидании. Меня больше нет.
Какая-то женщина, совсем еще не старая, но уже «в годах», с аккуратным пучком волос на затылке и в длинном домашнем платье голубого цвета, заходит комнату, в ее руках поднос, на котором стоят две крохотные чашки и вазочка с печеньем. Она ставит поднос на журнальный столик. Сама садится на кожаный диван, который сильно проминается под ее весом. Наверное, она собирается пить чай. Но не одна – она наверняка ждет еще кого-то. Я вижу ее очень хорошо, могу различить, как поднимается от мерного напряженного дыхания ее грудь, я вижу ее грустные глаза и даже морщинки под ними.