Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ
Шрифт:
Журналист — опасная профессия, и в этом нас убеждает каждый рабочий день. Известные имена столичных коллег по перу, неизвестные имена провинциальных журналистов... Они напоминают нам о мужестве, преданности и чести.
Мы никогда не забудем тебя, Алексей!
Лана Жидкевич.
«Алхимик» от 2 октября 2003 года.
Горят церкви, пылают гневом души
Поджог четвертого в области православного храма вызвал бурную реакцию у жителей области. На этот раз, сгорел до основания самый старый православный храм в области — Церковь Покрова в Больших
Митрополит Иоанн обратился в адрес правоохранительных органов с настоятельным требованием пресечь злостный вандализм. Церкви области нуждаются в защите. Силовые органы готовы предоставить ее. Отныне возле каждого культового объекта выставлена охрана, состоящая из наряда вооруженных милиционеров. Будем надеяться, что храмы защитят, а значит, защитят и наши души.
Несколько тревожит лишь отсутствие комментариев на данную тему со стороны представителей федеральных служб, которым поручено расследование по делу о поджогах культовых строений в Гродинской области. Создается впечатление какой-то небывалой секретности, в то время как Гродин просто переполнен слухами.
Говорят, среди прочего, что пожары — дело рук сатанистов. На страницах нашего издания появилась скандальная публикация, подготовленная Алексеем Маловичко, редактором «Алхимика», убитым на днях в подъезде своего дома. Интервью с сатанистом и смерть журналиста уже связали в единую цепь событий, вытекающих одно из другого. Но существует ли эта связь на самом деле или это лишь совпадение, сказать пока невозможно — слишком мало фактов.
За «сатанинскую» версию говорит тот факт, что все церкви сгорели в дни, подходящие для проведения черных месс сатанистов: ночь с тридцатого апреля на первое мая — Вальпургиева ночь, ночь на шестое июля — ночь цветения папоротника, ночь осеннего равноденствия и ночь с тридцать первого октября на первое ноября — Хэллоуин, как говорят на Западе. Но самое страшное то, что имело место жертвоприношение. Причем в жертву приносили не животное, а людей. Ну, и плюс сведения, предоставленные нашему редактору таинственным членом секты.
Итак, скорбный список сгоревших церквей: Храм Успения Пресвятой Богородицы в Гродине, Храм Спасителя в селе Ивановском, Храм Пресвятой Троицы в селе Караторханском и Церковь Покрова в селе Малые Грязнушки. Неужели, список продолжится?!
Списка имен жертв сатанинской вакханалии нет. От этой таинственности становится еще страшнее. По Гродинской земле ходят нелюди. Они отправляют свои бесовские ритуалы, они губят христианские души. Необходимо принимать самые решительные меры.
Лана Житкевич.
«Алхимик» от 3 октября 2003 года.
ЛУНА
В дверь позвонили. Света затушила сигаретный окурок в пепельнице и пошла открывать. За время, которое ей понадобилось, чтобы выйти из спальни, пересечь холл, пройти два коридора и отпереть три замка, звонок успел протилинькать отрывок из известной песни пять раз.
— Ну, кто там такой нетерпеливый... — бурчала Света, открывая дверь.
На пороге стоял худощавый человек, лет тридцати. Он был одного роста со Светой, поэтому она сразу встретилась взглядом с его глазами. Эти глаза были серые, внимательные и умные. Они немного контрастировали общему, слегка комичному виду гостя — торчащим рыжим волосам, широкому рту, всегда готовому к смеху, и шутовской манере морщить нос при выражении практически любых эмоций.
— Вы к Ивану Палычу? — задавая вопрос, Света уже знала, что этот посетитель пришел не к Фирсову. Ванечкины приятели так не одеваются. Никаких обычных костюмов фабрики «Красная Заря» или как там теперь такое называется! Впрочем, надо признать, что темно-серый, почти черный пиджак сидел на фигуре рыжего неплохо, правда, делал его похожим на мелкого менеджера из магазина бытовой техники.
— Я к Светлане Клюшкиной, а с Иваном Павловичем поговорю, если в том возникнет необходимость, — ответил он низким голосом, таким же прокуренным, как и у самой Светы.
— Я Светлана Клюшкина. Только теперь моя фамилия Фирсова. — Света сделала приглашающий жест. — Входите, пожалуйста.
Он вошел, Света провела его в холл, они сели на голубую козетку.
— Седов Павел Петрович, — представился гость. Он изумленно оглядывал обстановку комнаты, стилизованную под ампир. Света сама иногда удивлялась, как можно жить среди этих витых ножек и шелковых обивок, но жила как-то и даже иногда бывала всем довольна.
— Вы по делу?
— У вас как в музее, — наморщил нос Павел Петрович, и Свете стало ужасно смешно. Она отвернулась, пряча улыбку. Гость еще покрутил рыжей головой и наконец сосредоточился на хозяйке «музея». — Но лучшее произведение искусства здесь — вы!
Комплимент не был преувеличением и прозвучал так естественно, что и мысли о наглости гостя не возникло. Света знала, что она похожа на греческую статую классического периода, только в современном, менее монументальном исполнении. Поэтому просто сказала «Спасибо» и полезла по карманам в поисках пачки сигарет.
— Вообще-то, я сам не знаю, зачем пришел... — начал Седов неуверенно.
— Ну, а я при чем? — с иронией поинтересовалась Света сквозь зубы, потому что держала во рту сигарету, а руками обшаривала свою одежду на предмет зажигалки. Заметив ее отчаянное положение, Седов протянул горящий огонек. Света прикурила, покивав ему в знак благодарности и для продвижения беседы.
— Ага, — сказал Паша размеренно, как бы собираясь с мыслями. — Так вот.
Он замолчал, снова уставившись на предметы интерьера. Свете стало его немного жалко. Очень уж бледно, несмотря на рыжую шевелюру, выглядел Павел Петрович в ее лазурном, полном золотого осеннего солнца холле.
— Может, кофе?
— Было бы замечательно! — отозвался он обрадовано, и хорошей хозяйке в Светиной душе захотелось его накормить. — А пока вы будете варить кофе, можно я позвоню?
— Можно, — сказала Света и вышла из холла.
Оказавшись в одиночестве, она подумала: а вдруг он вор? Оставила чужого человека одного в своей квартире и чего ждать теперь не знает! А, гори вся эта квартира синим пламенем! Пусть бы уже и вправду случилось что-нибудь в этом проклятом болоте! С чашечкой кофе Света появилась на пороге холла. Седов сидел на голубой козетке, расставив острые колени, и рассматривал, на этот раз, причудливый рисунок на полу между носами своих пыльных заношенных туфель.