Я не продаюсь
Шрифт:
В ответ он лишь загадочно улыбается и уверенно шагает к тиру, утаскивая меня за собой, словно на буксире. В его походке столько уверенности, что я уже почти уверена в своём проигрыше. Впрочем, это совсем не пугает меня.
— Сколько нужно сбить, чтобы получить главный приз? — спрашивает Генри, облокачиваясь на стойку и, наконец-то, выпуская мою ладонь.
В другой раз я бы непременно отошла, но не сейчас. Хочу видеть всё своими глазами.
— Все семнадцать, — говорит владелец — мужчина средних лет с пышными усами — и протягивает ружьё. — Вот, здесь двадцать пуль.
Он
— Эти не нужны.
Легко и уверено вставляет первую пулю, а затем пристраивает ружьё на плече. И я замираю, переводя взгляд с него на первую мишень — деревянную сову. Глухой щелчок и сова оживает, шевеля крыльями.
Генри тут же тянется за следующей пулей, чуть сдвигаясь вправо, на меня, и снова целится. Щелчок и мишень «оживает». И он опять тянет за пулей, чуть сдвигаясь вправо. А мне только и остаётся, что переводить взгляд с него на мишени. В полной тишине слышны лишь тихие щелчки. Один, второй, третий.
После десятой сбитой мишени я понимаю, что он не зря был таким уверенным, и мысленно готовлюсь «отдавать» награду. Поцелуй в щёку, это ведь такая глупость. Я ведь уже делала это сегодня. И всё же от одной мысли об этом сердце начинается биться быстрее, а ладони потеют, и я быстро вытираю их о платье.
— Ну что, какую щёку предпочитаешь?
Генри откладывает ружьё и поворачивается ко мне с улыбкой.
— На твой выбор, — отвечаю, с трудом разлепляя губы.
— Ваш приз.
Владелец ставит большого белого плюшевого медведя на стойку, но ни я, ни Генри не смотрим на него.
— Тогда давай эту, — говорит Генри, указывая на правую щёку.
И я нервно сглатываю, глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить сердце, и лишь потом шагаю к нему, чтобы быстро мазнуть губами по щеке. Напрягаясь, ожидая, что он вот-вот положит руку на спину, не позволяя отстраниться. Но ничего подобного, к счастью, не происходит. Генри лишь тихо вздыхает и тянется за призом, чтобы тут же протянуть его мне. И я машинально беру игрушку.
— И что дальше? — спрашиваю, пытаясь удерживать его и розу одновременно.
— Выбирай.
Генри кивает на площадь, полную аттракционов. И я перевожу взгляд, приглядываясь. Правда, я уже вышла из того возраста, когда любят подобные развлечения. Но зато смогу так побыть одна. Только что в это время будет делать он?
— Всё то же самое.
Поворачиваю голову, удивлённо глядя на Генри.
— Всё? — переспрашиваю я недоверчиво. — Даже если я захочу прокатиться вот на этих милых крутящихся ракушках?
— Хоть на паровозиках, — отвечает он с улыбкой.
Я тут же живо представляю это и тихо смеюсь. Да уж. Забавное было бы зрелище.
И всё же выбираю колесо обозрения. Всегда любила высоту и лёгкое ощущение опасности, а здесь ещё и открытые кабинки.
Но по дороге взгляд цепляется за киоск с мороженым.
— Какое? — спрашивает Генри, тут же меняя направление, и я молча тычу в любимую марку пломбира.
На короткий миг ощущая себя маленькой девочкой. Почти счастливой маленькой девочкой.
Генри ничего не покупает, отбирает у меня игрушку и помогает забраться в кабинку. Она без ограждений и это
Кабинка медленно поднимается, и я перевожу взгляд в сторону. Гляжу на распластавшийся внизу город. И вздрагиваю, когда Генри касается моей руки. Замираю, ожидая продолжения, но ничего не происходит, и я постепенно расслабляюсь. Просто смотрю вниз на артерии улиц и людей, похожих на муравьёв, и стараюсь ни о чём не думать. Но кожей чувствую пристальный взгляд. И всё же поворачиваться не спешу, жду, пока кабинка не начинает опускаться.
И он тут же тянется ко мне, вынуждая податься назад.
— У тебя мороженое на верхней губе, — говорит с усмешкой, а затем осторожно проводит большим пальцем.
А во взгляде столько нежности, что я просто не могу отвернуться. Смотрю, жадно впитывая её. Тело бьёт лёгкая дрожь, но я знаю, что это не из-за страха.
Скольжу взглядом по его лицу, изучая, словно увидела впервые. И вдруг понимаю, что если бы не было всех этих угроз, если бы сегодня была наша первая встреча, то я бы относилась к нему совсем иначе. И, может быть, даже могла влюбиться, потому что в нём точно есть что-то такое притягательное. Жалко, что таким он кажется мне лишь когда молчит, а это бывает крайне редко.
Наверное, мои мысли отражаются во взгляде, потому что Генри придвигается ближе. А я неожиданно даже для себя не спешу убегать, лишь смотрю на него и жду, сама не зная чего. Но он не успевает ничего сделать — звонит телефон. Его. Свой я оставила дома.
Генри вздыхает, отодвигается обратно и лишь тогда достаёт телефон.
— Да, — говорит так сухо, что не понять, кто звонит.
Да и так ли это важно для меня?
Я отворачиваюсь, гляжу на приближающуюся площадь. Мы спускаемся всё ниже и ниже, и если через пару минут не выйдем, то пойдём на второй круг. И тогда, возможно, он опять придвинется ко мне. Но эта мысль впервые не вызывает у меня протеста. Мне скорее интересно, как он будет себя вести. Сможет остаться таким же спокойным и отстранённым или всё-таки сорвётся?
Но узнать это сегодня я точно не смогу, потому что Генри убирает телефон и придвигается к выходу, убирает цепь и выходит, чтобы подать мне руку. Я быстро вкладываю свою, от удивления чуть не забыв игрушку.
— Боюсь, что нашу прогулку придётся прервать, — говорит он, когда мы немного отходим.
И это звучит так сухо, почти безразлично, что мне даже становится немного обидно. Ведь я, кажется, совсем не против продлить наше странное свидание.
К выходу мы идём молча, хоть я то и дело бросаю в его сторону осторожные взгляды. Но он настолько поглощён своими мыслями, что даже не замечает этого. И я невольно вспоминаю его слова об угрозах и покушение. Два домика в горах и то, как я закрыла дверь перед лицом его матери. А извиниться так и не успела. Правда, сейчас не лучший момент для того, чтобы просить её номер. Но сделать это всё равно нужно.