Я не свидетель

Гоник Владимир Семенович

– Человек, выбросивший паспорт, сдал билет в кассу возврата? Это имеешь в виду?
– спросил Левин.

– Не исключено. Не смотаться ли мне в агентство? У них должна храниться копия справки, которую кассирша вручает тому, кто сдает билет. В ней фамилия, имя-отчество, номер удостоверения личности или паспорта и адрес.

– Ну что ж, смотайся, чтоб совесть была спокойна. А где эта бандероль из Москвы?

– У вас на письменном столе.

– Хорошо, - Левин пошел к себе...

– Стасик!
– крикнул Михальченко в раскрытое окно, выходившее во двор.
– Заводи!..

Конверт был большого формата, гладкобелый, из хорошей бумаги. Вскрыв его, Левин извлек сколотые красивой голубой пластмассовой скрепкой отпечатанное

на компьютере письмо от Анерта и страницы ксерокопий.

Анерт писал:

"Уважаемый господин Левин!

Господин Шоор привез мне Ваше послание. Благодарю Вас за то, что Вы так вникаете в мою просьбу. Поскольку почта в Советский Союз от нас идет очень долго, я передаю это письмо и нужные Вам документы опять с оказией: в Москву по делам своей фирмы улетает мой добрый знакомый. Он перешлет Вам уже из Москвы.

Отвечаю на Ваши вопросы. О пребывании дяди в России, в частности в Старорецке в 1918 году, я ничего не знаю. Он никогда мне об этом эпизоде в его жизни не рассказывал. Я родился в 1925 году, и, естественно, когда он ездил в Россию, меня еще не было на свете. Последний раз дядю я видел в 1939 перед польским походом, в ту пору мне было четырнадцать лет и наши разговоры с ним касались совершенно иных тем.

Ксерокопии нужных Вам дневниковых записей посылаю. В них действительно упоминаются некие Иегупов и советник доктор Клеффер.

Я улетаю по своим делам на некоторое время в Канаду. По возвращении займусь опять дневниками, поскольку, как я понял, фамилии Иегупова и советника доктора Клеффера должны обязательно упоминаться. С этим Вы согласитесь сами, прочитав бумаги, которые я прилагаю к настоящему письму.

С уважением Г.Анерт".

Первая запись Кизе начиналась с марта 1920 года. Видимо все, что имелось за 1918, 1919 годы Анерт посчитал не стоящим внимания. "Он усвоил, что мне требуется. Значит, за 1918-1919 ничего для меня не обнаружил, расценил Левин, хотя просил Анерта обратить внимание и на эти годы.
– Ну что ж, поехали дальше", - он придвинул к себе ксерокопии, сделанные, как и предыдущие, с переведенного на русский язык дневникового текста:

"...Я не жалею, что моя военная карьера оборвалась. В конце-концов я инженер-строитель. Брат Энне подыскал мне хорошее место в строительной фирме, и дела мои идут неплохо: в основном строим дороги. Я снял себе небольшую двухкомнатную квартиру. Больше мне не нужно, поскольку я люблю наш сельский фамильный дом, куда в свободное время с Энне ездим, как на курорт. У нее там образцовый порядок. К моему приезду туда вечером в пятницу она у меня в кабинете и в библиотеке топит печи. От кафеля идет сухое тепло, поэтому очень уютно после слякоти и сырости городских улиц. Несмотря на то, что в Германии еще раздоры, кипение страстей и апатия, я надеюсь, все образуется. Советник доктор Клеффер очень правильно сказал: "Мы немцы, должны заниматься только своими делами. В ореховую скорлупу может уместиться лишь то ядрышко, которое в нем вызрело. Помните об этом, Аллоиз. Вы начинаете новую жизнь, вы молодожен, обустраивайте свое гнездо"...

Запись за август 1922 года:

"...Сегодня меня навестил советник доктор Клеффер. Состоялся необычный разговор. Он сказал: "Аллоиз, вы, конечно, помните директора коммерческого училища в Старорецке господина Тюнена?" Я ответил, что хорошо помню этого милого интеллигентного человека. "Так вот, - продолжал советник доктор Клеффер, - мы ему многим обязаны. Обещание, которое ему было дано ответственными людьми из Денежного переулка [в Москве в Денежном переулке, 7 с апреля 1918 года находилось германское посольство] должно быть выполнено. Я уезжаю на несколько месяцев в Вену разобраться с делами одной фармацевтической фирмы, ее унаследовал новый человек, и там какая-то юридическая путаница. В связи с моим отъездом у меня к вам просьба. В этом портфеле деньги. Их много. Вы должны, не затягивая дела, поскольку инфляция растет, купить на имя

господина Франца Тюнена хороший дом где-нибудь в сельской местности. Оставшиеся деньги положите на его счет в "Витцель-банке". С господином Витцелем я уже договорился. И дайте знать об этом господину Тюнену, напишите ему в Россию". Я спросил советника доктора Клеффера, что такого особенного сделал тогда, в 1918 году, для нас господин Тюнен, чем он заслужил такое внимание с нашей стороны, и чем, собственно, занимался я, когда возил, как фельдъегерь, несколько раз с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты из Старорецка в Москву в Денежный переулок. Поразмыслив, советник доктор Клеффер ответил: "Аллоиз, сейчас еще нельзя об этом говорить. Но я обещаю вам, когда придет время, вы все узнаете. Утешайте себя тем, что все вы делали для пользы Германии"...

Запись за 1924 год:

"...Вчера меня разыскал некий господин, приехавший из России то ли по каким-то своим делам, то ли в командировку. Визит его был неслучаен. Два года назад я по просьбе советника доктора Клеффера купил у нас в деревне неплохой дом для господина Тюнена и открыл в "Витцель-банке" счет на его имя, куда положил оставшиеся деньги. Тогда же я сообщил об этом господину Тюнену, написав ему в Старорецк. Но он мне не ответил. И вот, спустя два года пришел ответ, да и то не по почте - его вручил мне этот русский, приехавший по каким-то делам на несколько недель в Германию. В письме Тюнен сообщает, что он благодарен, но что воспользоваться сейчас этим не имеет возможности, мешают какие-то серьезные обстоятельства. Из намека я понял, что выехать с семьей в Германию на постоянное местожительство пока что нет реальной возможности... Все это следовало бы сообщить советнику доктору Клефферу, но он, уехав в Вену два года назад, больше не появлялся, адреса своего мне не сообщил, в здешней адвокатской конторе, где он работал, дать адрес кому-то отказались"...

Теперь Левин понял, откуда привалило наследство Георгу Тюнену, о котором он сообщал Иегупову в письме, провалявшемся на почте несколько месяцев, и попавшем затем к Остапчуку. За что так щедро поблагодарили Франца Тюнена люди из германского посольства в Москве, чьим эмиссаром в Старорецке являлся молодой тогда офицер Алоиз Кизе, какова была его миссия в одном из губернских городов Украины? Ломать голову над этим было бессмысленно, если даже сам автор дневниковых записей толком ничего не знал, кроме того, что как фельдъегерь возил из Старорецка с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты в Москву... Анерту, конечно, надо сообщить, что его послание получено, и в этом письме подкрепить желание Анерта, пока ему не расхотелось, покопаться в дневниках дядюшки за последующие годы.

Левин сел было за пишущую машинку, но вошел Михальченко.

– Ну что?
– Левин повернул к нему голову.

– В агентстве никаких следов этого билета нет.

– Значит все. Пустой номер, - Левин стал закладывать лист бумаги в каретку.

– Не совсем, Ефим Захарович.

– Как это понимать?

– Сел я в машину, едем домой. Стасик молчит, крутит баранку, а я себе думаю.

– И что ты надумал путнего?

– А что, если этот билет был похищен в день отлета? Значит сдавать его отправились не в городское агентство, а в кассу прямо в аэропорту.

– Резонно.

– И я поехал туда. Зашел в линейный отдел к ребятам. Все старые знакомые. Растолковал, что к чему.

– Короче.

– А короче - билет сдал Касперский Зиновий Данилович.

– Это кто же такой?

– Будем узнавать, - Михальченко потянулся к телефону, набрал номер, затем дал отбой и набрал другой.
– Володя? Здорово!.. Михальченко... Ничего, все в норме... Ты, говорят, капитана получил? Поздравляю... Слушай, мне очень нужно установить одного человека. Выручи... Записывай: Касперский Зиновий Данилович, улица Ковпака, десять, квартира десять. Паспорт номер...
– и он продиктовал.
– Я тебе перезвоню...